Мне снятся деревья в цвету.
Я маленький с мамой и папою
По улочкам тихим иду.
Спешит, удивляясь всему
Весёлый мальчишка на велике,
Из светлого детства во тьму...
Тайга горела долго. Старики рассказывали, что не месяц, не два. Годы. Тлел торф на болотах, а пламя постепенно уходило вглубь, в те пласты, где горючая кровь земли - нефть, где газ и сама Преисподняя. Тайга горела со стороны Тюмени, куда долетел заокеанский «подарочек». Или не долетел... Всякое говорили люди, пережившие войну, на то они и старики.
Ольга родилась до войны. Смутно помнились ей картинки из детства: молодая, красивая мама, вечно улыбающиеся отец и брат. Когда он был призван в армию, ей исполнилось четыре года. Ольга помнила, как приехавший на побывку Игорь садил её к себе на колени и начинал раскачивать.
¬¬¬¬- Ты - ракета, - говорил он, и смеялся как ребёнок, - летишь-летишь.
Служил Игорь в ракетных войсках. Ольге тогда представлялось, что брат занимается строительством ракет, летящих к далёким звёздам, но ракеты его летели к другим звёздам и полосам.
Когда грянула война, она гостила у бабушки в небольшой деревеньке Кип, затерянной на севере Омской области. Всё не могла выговорить название района – «тевризский», проглатывая «эр» и заменяя на смешное «эл-л». Деревенская жизнь текла размеренно и тихо, как цветочный мёд. Тягучие, обжигающие и сладкие дни в лесу, за деревней, вечера у телевизора и баня по субботам.
Дед и бабушка, родители отца, всю жизнь прожили в деревне. Знали каждую дряхлую старушку, помнили каждую избёнку-завалюшку и частенько рассказывали Оле, кто чей родственник, кто кому и чего должен.
Пару раз ездили с Дедом в лес, собирали ежевику. Ольга тогда нашла малинник, и долго ела переспелые, подсохшие ягоды вперемешку с недозрелой ежевикой. Тогда ей это лакомство казалось самым вкусным. Впрочем, сейчас тоже...
Когда началась война, они с дедом были в лесу. Девушка помнила, как поднялся страшный ветер, как раскачивались деревья, гудели, скрипели, словно чувствовали всю боль планеты.
- Собирайся, милая, - сказал тогда дед, - буря ярится.
И она ярилась над таёжным селом, над бескрайней, дремучей Сибирью, над Россией, над дрогнувшими от ядерных ударов континентами. Буря не жалела никого. Сметала города, военные базы. Где-то на просторах Родины, оглохший от рокота бури, её брат выполнял приказ. «Ты - ракета, - звучал его голос, - летишь-летишь...». Он, конечно, кричал в рацию о другом в те минуты, когда ракеты выскальзывали из пусковых шахт разящими мечами, взрезающими плоть другого континента.
Жив ли брат, Ольга не знала. Служил он далеко от Омска, откуда его и сотни других коротко стриженных парней отправлялись когда-то защищать Отечество. Старики говорили, что враг бил точно по пунктам управления, в одном из которых находился в те минуты Игорь. Но что они понимали - старики!
Ольга верила, что Игорь жив, и он идёт к ней сквозь горящую тайгу, по руинам городов. Не идёт даже - летит. Он - ракета...
Девушка глубоко вздохнула. По щеке скатилась запоздалая, не выплаканная в детстве слеза, прочертив влажную полосу на заляпанном грязью лице.
- Ты в порядке? – донёсся до Ольги хриплый, надтреснутый голос.
- Да, в норме...
- Плачешь?
Девушка быстрым движением накинула на голову глубокий капюшон, отчего лицо оказалось в густой тени.
- Я просто спросил, - Рафик - один из лучших мусорщиков Тары, пожал плечами.
Они лежали в густой траве на окраине заброшенного села. Впереди - заросшая травой, не используемая вот уже лет пять дорога. Асфальт, и в былые времена вызывавший немало нареканий, за минувшие после войны десятилетия искрошился, сквозь него проросла трава, местами желтели заросли клёна.
С правой стороны от бывшей дороги - остов фермы, в котором по ночам жалобно мычали холодные осенние ветра. - Белые, будто кости, плиты, арматурные рёбра... Дальше - элеватор. Туда минувшим вечером забрался Коля Буян с винтовкой. Чуть не свалился, когда ржавые перекладины лестницы начали с хрустом отламываться, но забрался-таки и теперь ждал. Ждали и Ольга с Рафиком.
После войны село с шипящим названием Шуево какое-то время было обитаемо. Оно и понятно - из миллионника-Омска люди стремились сбежать подальше, ехали семьями на север области, образовывали общины вокруг древнего города Тары. Одна из таких общин сложилась здесь.
Главной трагедией селян стала трасса, ведущая от областного центра на север, к городу Таре. По ней они могли добраться куда угодно, но и к ним в гости вполне могли заявиться лихие люди из любой точки региона. Первые нападения начались через пятнадцать лет после войны. Потерявшие всякий страх дорожные банды носились по трассе на внедорожниках, до зубов вооруженные, грабя сёла и насилуя молодых девушек. Словно степняки-кочевники двумя-тремя веками ранее, они чёрным вороньём кружили над деревнями и сёлами, выклёвывая всё живое. Одни банды облагали данью районы: в Большереченском орудовал некто Ротан, собирая налог с местных, в Саргатском районе, ещё ближе к Омску, другая кодла.
Вслед за бандами в сёла начали приходить хищники. Одичалые собаки и мутировавшие волки. Ходила легенда, что из зоопарка, расположенного в посёлке Большеречье, в ста километрах южнее Тары, после войны убежало немало хищников, которые теперь бродили по окрестным лесам в поисках пропитания. Встретить злобных пантер, львов или тигров боялись многие. Старики говорили, что в селе Заливино на следующий год после войны два тигра растерзали ребёнка. Выжили кровожадные хищники, или нет, никто не знал, но со временем начали пропадать люди.
Сначала одиночки-охотники, потом группы по два-три человека. Поползла молва, дескать, мутировавшие чудовища рыщут по тайге, и если кто-то сунется за околицу - сожрут. В одну из особенно лютых зим опустело село Кольтюгино, находящееся вдалеке от трассы. Куда делись жители, гадали долго, да так к однозначному выводу и не пришли.
Когда по сугробам, на охотничьих лыжах до села добрался отряд стрельцов, дома были пусты. Двери нараспашку, в сени намело снега. Предположили, что у жителей кончились дрова, и они ушли, чтобы не умереть от холода, но мысль эта тут же была отметена, как нелепая.
«Тогда бы сараи разбирали или заборы - ими и топились, - говорили опытные стрельцы, - В лес бы сходили, на худой конец, он ведь к самому селу подступает».
«Звери их утащили, - заговорщически шептались на улицах Тары женщины, - точно звери. Как иначе объяснить?».
И вот три года назад перестало выходить на связь Шуево. Так же зимой, в лютую непогодь, пропали люди, оставив двери домов нараспашку. На столах в некоторых избах накрытые столы.
«Они ужинать садились, - рассказывал стрелецкий старшина Игнатьев, - тут-то всё и произошло. Никакой крови не обнаружили, словно они сами поднялись и вышли. И вот что самое жуткое - одежда вся на вешалках, оружие не тронуто. Как будто всем селом, разом, собрались и ушли вечером в пургу».
Что стало с жителями села, никто так и не выяснил, но с той поры наладили связь, принялись возводить остроги в центре каждого из сёл, вокруг зданий клубов. Словно вернулись на несколько веков назад.
Начала разрастаться и Тара. Горько шутили люди, что для развития города нужна была ядерная война, и лишь после всемирной катастрофы потянулся народ в древний город. Прозванный когда-то историком Карамзиным «неодолимой твердыней», он вновь собирал вокруг себя близлежащие сёла, рос и креп.
За минувшие годы в центре выросли добротные стены крепости, на центральной площади, у подножия памятника Ленину, под его укоряющим взглядом, разместили торговые ряды. Торговали там как местные жители, так и приезжие «купцы» - из Тюкалинска, далёкого северного Усть-Ишима. А ещё торговали мусорщики.
Эта прослойка городского населения образовалась сама собой лет через десять после войны. Так, сначала пренебрежительно, потом уважительно именовали людей, ищущих на просторах региона ценные вещи, забирающихся в опустевшие сёла, уходящих за многие сотни километров в Омск и приносящих множество полезного. Детали для радиостанций, топливо, оружие. Мусорщики доставали всё, и потому были в почёте, но и гибли чаще прочих. Чаще даже, чем тарский гарнизон - стрельцы. То на бандитов налетали, то на хищников. Потому и шли в мусорщики люди отчаянные, не имеющие в сердце и за плечами ничего. Погиб такой человек - как в воду канул, никто не заплачет. Таким был бывший стрелец Коля Буян, таким был Рафик с изуродованным мутациями лицом. Ненужные люди, ставшие вдруг спасителями. Такой была и Ольга, что уж тут говорить. Но не потому, что она оказалась не нужна обычным людям. Скорее это они не были ей нужны.
Красивая, умная, отчаянно смелая, Ольга не подпускала к себе мужчин, подруг не заводила. Автомат Калашникова, Рафик и Буян - вот её друзья, её семья. А ещё Игорь. Старший брат, вот уже двадцать с лишним лет идущий к ней через выгоревшую и вновь заросшую непролазную тайгу.
- Не нравится мне эта тишина, - сказал Рафик, и звук его голоса выдернул Ольгу из раздумий.
- А? Что? Ты о чём?
- Ты какая-то странная сегодня.
- Да так, - она отмахнулась, вспомнила брата.
Рафик понимающе кивнул.
- Не нравится, говорю, тишина, - повторил он, - даже птицы не поют.
- Так ведь Осень, - Ольга через окуляр прицела посмотрела на элеватор, где за ржавым коробом маячил грузный Буян.
- Только не говори, что все птицы улетели.
Занимался рассвет. Сырой, промозглый. Густел туман, и с каждой минутой молочная белизна скрадывала всё новые улицы села. Наконец, в тумане пропал элеватор. Теперь занервничала и Ольга. Зря они позволили Буяну лезть на верхотуру. Зря вообще потакали его безрассудным выходкам. Именно из-за них Коля был изгнан из числа стрельцов, но нет же, мало ему! И вот теперь здоровяк оказался вне её поля зрения. Нехороший холодок пробежал по спине, пальцы защипало, будто Ольга отлежала обе руки.
Поднявшись с расстеленного на траве плаща-накидки, она коснулась цевья автомата.
- Куда собралась? - дёрнулся в её сторону Рафик.
- К Буяну. Предчувствие у меня нехоро...
И в этот момент со стороны элеватора ахнул винтовочный выстрел. Звук плюхнулся в туман, словно в воду бросили камень, и исчез. Следом канул в безмолвие второй.
Ольга сорвалась с места. Сквозь заросли клёнов, по заполненным дождевой водой канавам, увязая до середины голени, она рванулась на выручку другу.
Рафик бежал следом. Он хотел крикнуть ей, чтобы остановилась, но понимал - кричать нельзя, иначе сам станет мишенью.
Выдёргивая дробовик из закреплённого меж лопаток чехла, он схватил Ольгу за плечо и зло прошипел в самое ухо.
- Сто-й-й. Слышишь, не стреляет.
И правда - после второго выстрела тишина снова окружила их, будто заложило уши.
- Обходи слева от дороги, - скомандовал Рафик.
Его глаза, - правый - карий, левый холодно-серый, яростно блеснули.
У Ольги сердце ушло в пятки, но она выполнила приказ - спрыгнула с насыпи и двинулась вдоль дороги, не выпуская из рук автомат. Видела, как в тумане несколько секунд маячил Рафик, а потом холодная взвесь проглотила командира группы.
Тишина и бездна тумана. И ничего... На мгновение Ольга потеряла ориентиры, принялась крутиться из стороны в сторону. Где-то совсем рядом зашуршали кусты и послышалось приглушенное «кар-р-р».
Девушка отпрянула, когда мимо неё пролетел огромный чёрный ворон, едва не выронила автомат. Нужно сосредоточиться. Кусты ещё левее дороги, значит, придётся забирать вправо.
Она двинулась сквозь пелену тумана и через пару минут оказалась перед насыпью. Всё верно, по насыпи проходит ведущая в село дорога, а на противоположной стороне осыпался ржавой трухой элеватор. Именно оттуда дважды громыхнул дробовик. Рафик! Это определённо стрелял командир. Но чтобы потратить два заряда жекана подряд... Там, в тумане, что-то происходило. Что-то страшное.
Ольга не раздумывая взбежала по склону насыпи, оскальзываясь и чертыхаясь, устремилась к элеватору.
Вокруг тишина... Ну же, хоть один звук, хоть один шорох.
Из тумана выныривали кусты и трава. Пару раз девушка едва не споткнулась о лежащие в траве обломки бетонных плит. Наконец, проступил как мираж контур элеватора.
Спустя минуту Ольга стояла под металлической громадой. Измазанная в грязи, испуганная, водила стволом автомата их стороны в сторону. Никого.
- Коля! - забыв про осторожность позвала Ольга, запрокинула голову, глядя наверх и замерла, скованная ужасом. По ржавым рёбрам элеватора ползло нечто, напоминающее дождевого червя или огромную змею. Будто услышав Ольгу, змея зашевелилась быстрее прежнего и потянулась вниз, к растерянной девушке. На тупом конце длинного тела, там, где у змеи должна находится пасть с острыми клыками, открылся круглый рот, полный мелких треугольных зубов.
Ольга попятилась, зацепилась за обломок бетонной плиты и упала на спину, держа автомат перед собой на вытянутых руках. Напружиненное существо - огромный червяк, метнулся к ней. Полная острых зубов пасть с хрустом вцепилась в цевьё Калашникова. Не будь у Ольги автомата, эта бестия вгрызлась бы ей в живот.
Девушка закричала, чувствуя, как слабеют руки, держащие единственную преграду между кровожадным чудовищем и её телом. Но червь внезапно перестал кусать металл, подтянулся обратно, к ржавому каркасу элеватора и до Ольги долетело пугающее: «к-к-х-х-р-р-к-к».
Воспользовавшись передышкой, поднялась с травы и побежала прочь. За спиной девушки на траву приземлилось что-то тяжелое. Снова «к-к-х-х-р-р».
Ольга обернулась, вскинула автомат и выстрелила в склизкого червя, тело которого мелькало меж обломков плит. Промахнулась - слишком быстрым и почти не заметным в бурой осенней траве был зубастый враг.
Поняв, что стрелять бесполезно, Ольга побежала. Секунда, две, три... У неё была фора, она могла спастись, но червь оказался слишком быстр. В полусотни метров от элеватора он нагнал девушку, впился в тяжелый армейский ботинок и дёрнул с такой силой, что беглянка выронила автомат и приложилась лицом о землю, потеряв сознание.
«Ты - ракета, - слышалось ей, - летишь... тишь-тишь-тишь». А потом темнота. Не чёрная, а непривычно белая. Лишь пару минут спустя Ольга поняла, что лежит на спине с открытыми глазами. Туман вокруг стал гуще.
«Сгущёнка» - пришло из детства полузабытое, сладкое слово. Брат привозил сгущёнку. Им в армии её раздавали и четырёхлетняя Оля хотела в армию, чтобы тоже получать сгущёнку.
Пересиливая боль во всём теле, села, осмотрелась, попыталась подняться на ноги и тут же с криком рухнула в траву. Правая нога ниже колена распухла, из прокушенного червём ботинка в районе голени сочилась кровь.
Ольге захотелось заплакать, как в детстве, когда над миром шумела буря, и чтобы как тогда дед прижал к себе, сказал: тише, милая, успокойся...
Но деда вот уже восемь лет как нет на свете.
- Тише, милая, - прошептала Ольга самой себе и разревелась.
- 4315 просмотров
Он любил Ольгу. Как сестру и даже больше. Как самого себя. С раннего детства искорёженный мутациями Рафик никого кроме себя не любил. Знакомых и братьев по оружию, город с его порядками. Не любил мать и отца, которые дали ему жизнь в мире, полном боли и страданий. Он был уверен - рожать после ядерной войны - безрассудство. Нельзя плодить несчастных мутантов. И вдруг всё поменялось. Встретив Ольгу он впервые задумался, что хотел бы прожить рядом с ней до последнего вздоха. И дети - обязательно должны быть дети. Возможно, у них не будет мутаций, ведь Ольга родилась до войны, а значит здорова. Любил как сестру? Нет же, Рафик лукавил. Он любил её как женщину, самую красивую на свете. Поэтому опекал, прикрывал в дальних рейдах.
Вот и теперь, заслышав со стороны элеватора грохот винтовочных выстрелов, отправил её левее, за насыпь, подальше от опасности, а сам, расчехлив дробовик, кинулся на выручку Буяну.
С минуту блуждал в тумане, пытаясь отыскать ориентиры, и, наконец различил впереди контуры элеватора.
Буян больше не стрелял. Нехорошая мысль пульсировала в мозгу, не давая покоя. «Ну же, старик, давай! Выстрели ещё!» Но туман молчал.
Рафик побежал к ржавой громаде, хлюпая по влажной траве. Когда к нему навстречу метнулось нечто стремительное, парень успел лишь отпрыгнуть в сторону. Огромный осклизлый червяк, длиной, должно быть, метров пять, упал в траву совсем рядом. В последнюю секунду мусорщик вскинул обрез и выстрелил. Вовремя. Червь, вновь кинувшийся в атаку, получил свинцовый заряд в зубастую морду, разлетевшуюся мелкими ошмётками. Стараясь не терять ни секунды, Рафик вскочил на ноги, спешно перезарядил дробовик, взвёл курки.
Многое он повидал за неполные двадцать лет своей жизни. Были схватки с волками - здоровенными, матёрыми, был бой с бандитами в районе Омска. Но существо, убитое им сейчас, не было похоже ни на одно, виденное ранее. Прежде, чем двинуться к элеватору, Рафик внимательно оглядел огромного червяка, напоминавшего змею лишь издали. Вблизи существо и впрямь оказалось похоже на увеличенного в сотню раз дождевого червя. С отвращением парень ткнул мыском сапога мягкое склизкое тело, и то едва заметно дёрнулось.
Рафику вспомнилось, как в детстве они с друзьями рыбачили на реке Аркарке, нанизывая на ржавые крючки мясистых, извивающихся червей.
- Их можно на две части порвать, - говорил тогда один из приятелей, светловолосый мальчик с заячьей губой, - и каждая будет жить как отдельный червяк...
Помятуя об этом, Рафик выдернул из ножен широкий клинок и вонзил остриё в противоположный голове конец подрагивающего туловища мутанта. Нож он обменял у большереченского мусорщика по прозвищу Храп. Тот сказал, что подобными клинками: широкими, удобными в былые времена на местном маслозаводе резали масло. Никогда не пробовавший настоящее масло, Рафик тогда вспоминал фразу «как нож сквозь масло» и думал: «так же легко буду резать и чудовищ...». И вот в осклизлый хвост червя, как нож в масло, вошел острый клинок. Червь задёргался, зашипел.
Довольный результатом Рафик отёр клинок о траву и продолжил путь. Чувствовал он себя несомненным победителем. Никогда прежде не бурлила его кровь от соседства страха и бойцовского куража, а теперь он – «кривой», «жалкий мусорщик», «сопляк» уподобился богатырям, рубившим головы змею. Смогли бы сделать нечто подобное хвалёные стрельцы? Не смогли бы! Они за пределы Тары боятся сунуться, а мусорщики – «жалкие мусорщики», как любит говорить старшина Белов, всегда на острие ножа, всю жизнь «в поле».
Размышления Рафика прервал истошный вопль Ольги. Он, что было сил рванул к элеватору, уже вырисовывающемуся из тумана, увидел, что под железным коробом лежит Ольга, держа на вытянутых руках автомат, а сверху свешивается точно такой же червь, вцепившийся своими мелкими зубками в цевьё Калашникова.
Рафик присел на одно колено, прицелился. Нет, если сейчас он выстрелит, то может задеть Ольгу. Стрелять вверх? Тогда чудовищный червь свалится прямо на беззащитную девушку и прежде, чем Рафик с клинком добежит до элеватора, всё будет кончено. Поэтому, с минуту помешкав, парень вновь взялся за рукоять кинжала. Он успел сделать лишь пару шагов, когда за его спиной зашуршала трава, а следом послышалось характерное шипение. Мусорщик ударил в развороте, отсекая голову метнувшемуся к нему червю. Из разрубленного тела чудовища брызнула белёсая вонючая жидкость, видимо, заменявшая кровь, окатив Рафика с ног до головы. Но это было уже не важно. Главное, враг повержен. Уже второй за день. Невероятная удача! А удача не может быть вечной. Скоро лимит окажется исчерпан, и тогда...
Парень обернулся к элеватору, успевая заметить, как бежит прочь Ольга, а следом по сырой траве, извиваясь, тянется кольчатое тело. Метнувшийся следом Рафик успел нагнать червя когда тот вцепился в ногу Ольги. Всем телом мусорщик навалился на извивающееся чудовище и отрубил сначала хвост, потом предполагаемую голову.
- Оля! Оля!
Свой голос он не узнал. Тряс девушку за плечи. Безрезультатно. Лицо напарницы начало бледнеть. Действовать нужно было быстро. Мусорщик расшнуровал ботинок на израненной ноге Ольги, распорол до колена штанину. Червю удалось прокусить высокий берц ботинка лишь в трёх местах. На месте проколов лодыжка начала опухать. Упав животом на траву, Рафик прильнул губами к кровоточащим точкам. Нужно было высосать яд, до того, как тот попадёт в кровь. Он понимал это. А есть ли в зубах червя яд? Наверняка. Сейчас Ольга потеряла сознания от боли, а может ей в кровь было впрыснуто вещество, которое обездвижило девушку. Думать о том, что яд уже распространился по телу, Рафик не хотел. Он сплюнул солоноватую кровь, надел на бледную ногу Ольги ботинок и сел на траву рядом. Усталость накатила внезапно, кинжал выскользнул из рук. Мусорщик чувствовал на губах привкус крови. Её крови.
Он глубоко вдохнул не воздух даже, а сгущающийся туман, пошатываясь поднялся на ноги. Где-то у элеватора ждал помощи старший товарищ, громила Коля Буян. Шаг, второй, третий - и каждый давался сложнее предыдущего, всё в голове поплыло, нестерпимо защипало глаза.
Рафик прижал грязные ладони к лицу, коротко вскрикнул и ничком рухнул в одну из луж.