Лестничная тропа последнего консилиума.

Пасмурно. Тучи закрыли от взора солнца и звезд матушку – землю плотным и густым одеялом цвета свинца. Прапорщик Казимир надменно оглядывал пустым и бесцельным взглядом унылый пейзаж в округе... Чахлые деревья, на которых уже давно ни почки, ни листочка не видать, трава, сокрытая под слоем смеси снега с октябрьской грязью... Да что там, даже и без снега ее не видать! Спряталась в землю, и ждет своего часа, когда она воспрянет над землей на высоту в пару сантиметров... Не видел, не знал никто, когда этот момент наступит... Лишь ели немного выделялись из этой тусклой и серой гаммы цветов зеленым цветом своих иголок... Да и тех было на каждой пара-тройка сотен от силы.
- Как же все меняется с приходом этой стервы, - вздохнул, хмурясь, Казимир, - Ни души вокруг... Разве что пара зайчиков пробежит, аль волк бешеный. Хотя даже здесь не боятся кантоваться шайки обезумевших от алчности мародеров. Вот ведь уроды. И не боятся ведь пулю из ДШК словить, нет!
Болтать с самим собой, обсуждать бытие уже вошло у прапора в привычку, которую никто не принимал за приступы сумасшествия. Вообще, Казимир никогда не обсуждал ничего без использования речи, про себя, он даже свои мысли вслух произносил. Но в то же время он не отличался говорливостью бабки со скамейки, его ведь можно было подолгу «издалека» расспрашивать, но Казимка всегда перекрывал все эти пути и разрубал все нити, говоря проще – переводил разговор в другое русло. Был ли это до блеска отшлифованный механизм его известной замкнутости в себе, или просто дурачество – науке не известно. Да и собственно – ни в коем разе не интересно... Чай, не уникум в этом деле, даже учитывая то, что попытки найти брешь в его «механизме» не увенчались успехом, а попытка напролом также не принесла никаких успехов. Даже попытки его гнобить, «поставить к стенке», провокации и просто исход на фекалии не помогали. Оплошкин просто оставался равнодушным ко всем попыткам докопаться до глубин его души, и был спокоен, ибо знал, зараза, что все это тщетно. А интерес к нему не угасает... Особливо ярые энтузиасты продумывают хитрейшие планы а-ля «Барбаросса», днями и ночами учитывая каждую мелочь... Как вы знаете, как и тогда «Барбаросса» не увенчалась победой, так и в наше время это случилось...
Какая, черт возьми, загадочная личность.
А если его изучить с «Обратной стороны Луны», то бишь – наблюдать за его поведением, его речью, манерами, повадками, раз уж так взялись его изучать... Так, кажется, я заговорился. Но раз уж мы начали обсуждать этого вроде бы обычного обывателя, то, может, продолжим начатое?
Так вот. Я прапора знал с первого дня своей службы. Среднего роста мужичок, с холеной, гладкой и лоснящейся мордой лица, всегда начисто бритый, с немалого размера животом... О нем я могу сказать кое-что. Когда я видел его в первый раз, то он не был похож на эдакого колобка в камуфляже, а больше напоминал небольшой ширины палку. На спичку он не был похож ни разу... Так, а за полгода службы моей я наблюдал, как его живот, аки тесто на дрожжах, растет. Возможно, причиной сему была пища армейская, которую он таскал со складов в ударных количествах. Этот вариант отвергался сразу, ибо Казимир не имел такой привычки, свойственной его «коллегам» - это пользование служебным положением в корыстных целях. Может и внешне он своими глазами напоминал крысу, а судя по его не девиантному поведению, корысть не жила в его добром и честном сердце, которое было лишь единственным местом его души, открытом для людей.
Так. Теперь прервем рассказ о нашем прапорщике.
Раз уж все началось, то имею честь представиться! Бонифаций Шариков, военный, 25 лет от роду, служил военным врачом. Войну застал в возрасте 21 года... Прозвище – «Яхонт», а для друзей - Шарик... А кто и Бобиком называет. Нахожусь в звании капитана.
Рефлексию для вас проводить времени нет, да и кому будет интересно это бумагомарание?.. Могу пару слов о войне сказать. Ворвалась эта стерва в наши души и сердца в октябре 2015 года. Ночью. Но черт, я тогда не спал, и знаете, возможно чудом выжил. Я не манкирую обращением за помощью к высшим силам, не атеист... И в тот день я слезно благодарил Бога за то, что моя бренная душа все еще находится в глубинах этой оболочки из мяса, костей и крови...
Тогда у вояк были ночные учения, мы готовились к вероятной войне. Я присутствовал там в качестве военврача в составе одного из отрядов. Вертолет. Толчок. Потеря сознания...
После пробуждения первыми звуками, доносящимися до моих ушей, стал треск счетчика Гейгера, отдававшийся эхом в голове, и звук разреза воздуха лопастями вертолета, вольно вертящимися вокруг оси. Превозмогая боль головную и во всем теле, я попытался оторвать спину от хладного металлического пола вертолета, попытка за попыткой, невыразительные движения руками, сопровождающиеся болью. Бесчисленные попытки потерпели крах. Отлежавшись вдоволь и стараясь не двигаться, следующая попытка оторваться от земли увенчалась успехом. Что тогда произошло, какого черта мы потерпели крушение – не ведал я.
А за ней сразу следующая «проверка на прочность суставов и мышц» - закрытая дверь. Вот либо Судьба потешается надо мной, либо я такой невезучий. Могу лишь прибавить, что силой немалой меня не обделили, но это в данный момент не играло особой роли. Когда я прикладывал свою силу в тот момент в какое хочешь русло, хоть с пользой, а хоть и подурачиться, мышцы и суставы во всем теле скрипели, аки механизмы не смазанные, и готовые вот-вот разорваться на куски. Пока, пожалуй, лучшим решением было привести весь экипаж и десант в чувство, если, дай Бог, их души не взлетели к небу. Мольбы мои за наших ребят были услышаны Богом, но жаль, что отчасти. Лишь один молодой паренек, пилот, подал признаки жизни тогда. И тогда я благодарил всем сердцем весь пантеон богов славянских, хоть и не был язычником. Да что там, черт возьми, произошло с военными? Головой, блин, так сильно ударились?
Я смутно помню те события, пусть и четырехлетней давности...
Слава Богу, вдвоем мы смогли сдвинуть с места эту, казалось, железобетонную дверь и выбраться из вертолета, начинающего понемногу фонить... Оставаться там – знаете, не очень и полезно для здоровья, да и пилот, видимо, тоже разделял мое стремление покинуть этот железный гроб для двух десятков молодых ребят, вбирающий в себя, аки губка, радиацию. Вышли мы, предварительно надев ОЗК. Если радиация, то защита не помешает сохранить товарный вид своей шкуры...
А вид снаружи. Не передать! Надеюсь, вы поняли, что это был сарказм?
Из двери вертолета не было видно решительно ничего – песчаная буря мешала лицезреть пейзаж...
Наш вертолет упал на крышу высотки. Не берусь сказать вам количество этажей, ибо в тот момент я был занят вопросами, на мой взгляд, куда важнее. Но даже я не был полностью уверен в своих убеждениях, а проверять их – знаете, себе дороже! На всякий случай пилот перед выходом застраховался, он привязал себе на пояс веревку, а другой ее конец – к сиденью. Уж не ведаю, насколько ЭТО надежно, но я снимаю шляпу пред находчивостью этого паренька. Все сделал молча. Так же молча, он, переборов себя, шагнул в пустоту... Не произошло ничего, паря не провалился, не исчез, он просто стоял, глядя вдаль. Неуверенные шаги, которые давались ему с небольшим трудом из-за песчаной бури. Все так же прекрасно в Датском Королевстве. Жестом поманив меня за собой, пилот вмиг обрубил ставшую ненужной веревку, которая, наверное, доставляла те же ощущения, что и ошейник с цепью для вольного гуляки-пса.
Песок глушил звуки, слепил глаза, забивался в рот и нос... Хлопнув себя по лбу, укоряя себя за склероз, я, отвернув лицо от вала песка и пыли, натянул на лицо кусок стекла, резины и фильтр, все вместе – противогаз, пожалуй, одна из тех вещей, на которой будет стоять клеймо «Вечно». Теперь мне уже было лучше. Но теперь и так уже плохая слышимость полностью гасилась непроницаемой резиной, а дышать было невозможно, ибо пыль все же в малых дозах проникала сквозь фильтр в нос и рот. Но есть отрада – говорить теперь можно без боязни забить рот песком и смотреть на волны движущегося на тебя песка нахальным взглядом.
А тот вид с многоэтажки... Я его запомню, наверное, навсегда. Невдалеке сквозь песчаные вихри все же были видны высотки... Кое-где с них содрало все «мясо», оголив чернеющий скелет. А вот на моих глазах многоэтажка сложилась карточным домиком под дуновениями ветра... Но остальные пока стояли на своих бетонных ногах.
А как ни пытался я сосредоточить мысли и взгляд, дабы увидеть сокрытое пеленой песка, все попытки терпели крах. Еще и счетчик Гейгера не умолкал ни на секунду, аки дятел за работой... И казалось, что этот «дятел» долбит мой мозг. И знаете, у него это получалось. Вскоре, и ежу было понятно, что попытки просмотреть скрытое а-ля «Активация рентгеновского зрения» не самый лучший способ занять мозг. Лучше уж поискать виновника этих «33 несчастий», хотя, знаете, уже было ясно, каким оружием нас долбанули. Сквозь стекла противогаза не очень уж и удобно просматривать все вокруг, а учитывая то, что они норовили запотеть... Лишь спустя пару мгновений, я, провертевшись на месте как юла, напал на след. Не обладаю точным глазомером, но все же скажу: Шляпка ядерного гриба находилась где-то в пятидесяти километрах от нас. Хлопнув дружески пилота по плечу, я пальцем показал ему ту сторону, в которой можно было лицезреть сей объект. Говоря уж сразу, я такой гриб видел впервые в живую. И мягко говоря, я был не то чтобы в восхищении... Удивлен. И вот так мы стояли не помню сколько, разинув рты, ловя порции лучей.
Вы можете себе представить: Я вот стою, вижу в первый раз это последствие ядерного взрыва, по знакомому и отработанному рефлексу хотел телефон выхватить, и радиацию ловлю. Но тогда я не просто стоял, я тогда боролся. Когда в мозгу проносится вихрем мысль а-ля «Ух ты, как завораживает этот вид, давай еще поглазеем», на нее сразу набрасывается мысль противоположная. Думаю, не стоит вам говорить, какова была эта мысль. А победила, как вы уже поняли, мысль о спасении своей души. Нет, вот правда, жить хочется, а стоишь ты, как дурак маленький, смотришь на эту страшную вещь, от одной мысли о которой мурашки по всему телу... Ну, мало ли будет еще таких чудес, а?
И мы припустили наутек с крыши. Не разбирая дороги, в темноте, под музыку воющего ветра. Нередко мы переступали через пары ступенек, а было дело – и через весь лестничный пролет. И тогда не было страшно сломать ногу или вывихнуть руку. Тогда во мне проснулись давние детские страхи, которые еще сильнее заполонили мои мысли под покровом ночи. И тогда я боялся, что какая-нибудь страхолюдина встретит меня на лестничной клетке, бегущего что есть мочи, примет в свои цепкие объятья, и пиши пропало. Ага, ага, вам смешно... Ух, поглядел бы я на вас в такой ситуации! И знаете, я даже не думал, и не представлял, что высотка, на которую мы плюхнулись, не постигнет та же участь карточного домика. Слава всему пантеону богов, этого не произошло.
Тогда было тяжело. Ведь тогда, без связи, ночью, с рациями, ставшими обузой и допотопными фонарями, которые стали тогда единственной реальной вещью, без запинок работающей... Парнишка, видимо, от отчаяния, выбросил рацию. Его можно и нужно понять: Пожалуй, единственный способ связи с внешним миром – и тот колбасит от ЭМИ. И наши мысли были покрыты туманом неизвестности... Ибо кто ударил, зачем, каковы потери, где наши – вот эти вопросы пока оставались без ответа.
Ах, совсем забыл упомянуть то место, где все происходило! И дело было это под Москвой.
Так. Я не буду ничего дальше рассказывать про те дни, лишь скажу вам, кто это был: Американцы... Да-да!
Но отложим мысли в сторону. Сейчас я млею в тепле, а через пару минут буду греть коченеющие пальцы своим дыханием. Скоро смена патрулей, а я с Казимиром – как бы разводящие... Чертов склероз в молодом возрасте! О Боже, как он мешает жить... Склероз в мозги мои перекочевал недавно и квартирует там изредка, но знаете, он, кажется, претендует на ПМЖ. Такие вот всполохи склероза сопровождались заторможенной реакцией и крайне медленным и скудным мышлением. А к чему я склероз вспомнил? Да просто я снова забыл, что сегодня мы хоть весь день можем сидеть в тепле, ибо повод такой есть - выходной.
И пусть выходной, нашу общую с Оплошковиным привычку разгуливать по окрестным равнинам каждый день никто не отменял. Свистом привлекая внимание прапорщика, я поманил его широким взмахом руки. Тот в ответ быстро кивнул головой и направился в сторону складских помещений... Прапорщик же, трясущийся над каждым патроном, каждым ИРП, у которого и в мыслях нет все это присваивать себе, попросту говоря - тырить... Не уникум, но редкость.
Сам же я мигом спустился по лестнице, скользя на перилах, хоть это и был небольшой риск – занозить руки можно было только так. Руководствовался ли я принципом «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» или мне просто было плевать - непонятно. Да и сам я без задней мысли по этому пути пошел. Уже внизу я, удобно устроившись на стуле с порванной обивкой, глазами изучал старые плакаты, отголоски того времени. При внимательном изучении сих, я понял, что эти листы остались еще со времен Советов. Военщина, перевыполнение планов, и подобное этому... Ну а какие у вас-то ассоциации по этому поводу?
А плакатов было мало! Информация скоро перестала пусть и не бурным потоком, но неслабым ручейком литься в голову... Засуха! Для таких случаев я всегда ношу с собой небольшой ящичек со стеклянной дверкой. Да с надписью: "Разбить при надобности!". Каждый раз - разные книги. Вот сегодня я взял небольшой томик Осипа Мандельштама, который я запоем штудировал еще в босоногом детстве. Решил вспомнить былые времена!
- Вот урод моральный! Может и сейчас, скотина, гонит мужиков, а в наше время как Синяя Борода, теснил бы женщин! - звуки, похожие на ворчание Наполеоновского гвардейца, принадлежали Зазойскому. Спешу и его представить!
Александр Петрович Зазойский, 28 лет гоняет свои ноги по Земле - Матушке, служил в ВДВ, сейчас же служит со мной в одном отделении в чине ефрейтора. Прозвище - Меркурий, для друзей - Мезозой.
Даже такое звание не мешает на равных ему общаться с известными носителями званий выше майора. Его личность описывать не смею, ибо он не очень хорошо относится к таким действиям... А уж без его ведома... Но раз мне хочется пойти лишний раз супротив течения, то это сделаю! А мне и простительно, я его лучший друг.
Вообще, как вы могли догадаться, он не любит женщин... Отчасти. Но сия составляет порядка больше трех четвертей. Сам уж не знаю, кого он выделил в остаток, и знать не хочу. Своих проблем много.
Что вообще тогда стало причиной небольшого "землетрясения" души и кратковременного когнитивного диссонанса у Сани - догадался я не сразу. Яркий переплет книги под авторством Салтыкова-Щедрина, казалось, сразу должен был привлечь внимание невооруженных глаз, но, видите ли, я могу не видеть чего-то выделяющегося в упор... Так, речь шла о гонимых мужиках? Значит, это "Дикий Помещик".
Вообще, еще пара строк описания строения его души - и вы не будете смотреть на его манеры, выходки и речь утонченным взглядом психиатра... Хотя уж и вверху есть толика недурной информации.
Среднего роста и телосложения парнишка с густыми черными волосами, довольно-таки шустрый малый. Его шустрость бы использовать с пользой - гонять его за пивом. Но когда дело доходит до просьбы, Зазойский сразу упирает руки в бока и начинает талдычить о неравенстве, коллапсе как личности... Он еще много бы припомнил нам мудреных слов, но стоит ему намекнуть, что опасность миновала - меняется в лице и всем мило улыбается. Эдакий механизм защиты от агрессии... Хотя стоит упомянуть, что он лентяй, пусть это и малая толика. Доброжелателен, упрям немного, не высокомерен и ответственен. Иногда в его голову буйную пробивается мысль, а-ля "Что хочу, то и делаю, и море мне по колено", но она терпит эпичный крах под давлением его логики. Сия у него не "женская", и очень даже прекрасная. Всякую мысль, непонятную, он может раскладывать на куски, эти куски - тоже на куски... Пока вот эта мысль не превратится в пазл. Пред его терпимостью я снимаю шляпу и кланяюсь до пола.
Они с Казимиром - товарищи, собутыльники частые, но, знаете, как плюс и минус - противоположности. А как вы знаете, сии притягиваются с немного неизвестной силой. Худ, прилизан, ухожен, имеет хорошие манеры, - вы знаете, дать бы ему хороший смокинг - и был бы вылитый лондонский dandy. А так, обходясь без этого, он заменяет нам энциклопедию этикета и постоянно, постоянно учит нас держать вилку в левой, а нож в правой руке... "Да кто его слушает?" - спросите вы, и я отвечу вам: Все. Порой, мы прибегаем, взмыленные, к нему за советом...
Его разум, помыслы и душа распахнуты настежь, но не каждый может пройти сии "ворота", он как открытая книга... Но только для тех, кому он всецело доверяет.
- Зазой, ты чего это буйствуешь? - в моем голосе не прозвучало ни тончайшей нотки насмешки, - Твоя бурность до добра не доведет.
- Да понимаю уж, - теперь Саня был спокоен и холоден, как тот "Айсберг в океане", - Но уж с собой поделать ничего не могу. Рефлекс.
- И видимо - врожденный! - констатировал я занимательный факт, - Избавляйся от него... Это как ложка дегтя в твоей бочке меда.
- Как в воду глядишь, гад! - иронично сказал Александр, оторвав свой холодный взгляд от меня, и, отложив в сторону Салтыкова - Щедрина, полез за новой "кладезю знаний", - А ты уверен в своих словах?
- Несомненно. Эта твоя нервозность перекрывает все твои достоинства в глазах обывателя.
- Всех людей, находящихся здесь, нельзя к ним причислить.
- Нет. Просто мы к тебе уже прикипели.
- Здравия желаю, ребятушки! - голос, полный добра, прервал нашу дискуссию, - Я так смотрю, у вас разговоры идут? Не мешаю?
- Никак нет, - обладателя голоса я узнал, лишь взглянув на него, - Здравствуйте, товарищ командир!
Пахморенко Алексей Викторович, командир наш, а по совместительству - комендант этой базы. Добродушный, с улыбкой радушной, никогда с лица не сходящей, он еще и комплекцией своей и косолапостью напоминал медведя. Пусть я еще не все сказал, но многое из всего, что я знаю.
Так ежели говорить прямо, улыбчивость - лишь маска. Душа его не кипит, не бурлит, не фонтанирует гневом, но доброта и забота просто бьют фонтаном... Ответственный, хладнокровный, начитанный, Пахморенко к нам относится как отец. Вымещает свою заботу, ибо родных у него на этом свете нет. Потерял всех в пламени атомного пожара, но сохраняет оптимистичное настроение в отношении этого... Никто и никогда не слышал голоса его на повышенных тонах, даже в бою все приказы отдает голосом хладным, но при этом волнуется, и за каждого бойца кровь кипит у него, а сам он обливается градом вонючего пота.
Кинув взгляд на армейские часы, я уже немного начал волноваться. Казимирка уже полчаса замыкал замки пудовые на дверях оружейки. А эти полчаса за разговорами и мыслями пролетели со сверхзвуковой скоростью. Ну как случилось что с нашим бравым прапором?
- Леха, ты Казимира видал? - оставив формальности в виде званий и рангов, бросил я в сторону командира, - Его уж больно долго нет, а скоро стемнеет.
- Не видал. У меня путь рядом со складами не проходил, - к такому тону разговора Пахмору уже не привыкать.
- Я вернулся, хлопцы. Встречайте, что ли, героя! - голос ну точно принадлежал нашему прапорщику, - Я уж думал, не дождетесь...
- У нас терпения полный кувшин... И где ты был? - вопрос из уст Зазойского, аки пуля, ударил в десяточку, опередив меня.
- Снарягу пересчитывал! Пунктуальность - великая вещь... Но требует терпения. А вы, я вижу, баклуши не били.
- Да. Пойдем? - мне оставалось лишь кивать головой,- Командир, с нами идешь?
- Не, братцы, я остаюсь. Кто-то должен присматривать за всем этим балаганом.
- Удачи в этом деле, что ли, пожелать... - я был полон неуверенности, и немного коверкал и путал слова.
- Ты сам все прекрасно знаешь. Не маленький поди, - произнес Пахморенко, не прекращая смотреть на базу, которую он практически с руин поднял... И уж понятно, что не хочется он плоды трудов своих терять.
Сама база больше напоминала крепость, но не очень-то больших размеров. Обнесенная высокой и, казалось, монолитной стеной из кирпича и железобетона, с вышками... Еще бы стоит упомянуть подземные ходы, вырытые в авральном порядке, но секретность и желание спокойно спать не позволяет. Так вот...
База ВС №2456. Обычная такая, таких уйма по всей России... И около сотни в Подмосковье, где сия и расположена. Но вот ежели рассказать вам весь быт и дела, то уж с другого угла вы взглянете на все это.
Здесь очень много животных. Крупнорогатые мычащие коровки и быки, орущие часто от недоедания, козы, жалобно блеющие по ночам и, тем самым не дающим спать нам, свиньи, валяющиеся днями и ночами напролет на одном месте посреди огромной грязевой ванны... Все пускаем на мясо, да и добавим к этому молоко.
Все люди - колоритные такие, не передать! Вот наш свинарь Еремейка погоняет своих "подчиненных", приправляя все это грязным донельзя матом. Свинки покорно бредут в загон по грязи, и из - под ног их слышался неприятный чавкающий звук. Методы у Еремея не сахар, но действенны. Если вы уже составили мнение о нем как о грубом и жестоком человеке, то уж прошу слезно отбросить его, он не такой уж и грубиян.
Сам Ерема из Архангельска родом, на вид ему можно дать за сорок лет жизни, и ваш глазомер тут не дает сбоя, ибо это так и есть. За внешний вид, манеры его часто сравнивают с каким-нибудь ужасным и черствым человеком... Те люди сами не добрее и умнее! Судить о книге по обложке ну нельзя никак! Его душа - полная противоположность по сравнению со слухами. Изрядно помотавшись по горам во время службы, его характер закалился от тамошних ветров и ужасов тех дней, но не дал трещину и не очерствел, а знания - стали эдакой копилкой бесценного опыта. Как он говорил: "Учились мы на ошибках своих и командования".
А вот представлю вам другую личность, хорошо известную не только у нас, но и во всем районе. Евдоким Полиграфович Медный, прошу любить и жаловать. Местный техник и страстный искатель приключений. Высшие инстанции не обделили Медного фантазией, креативностью, умом и интеллектом. Но, говоря открыто - страдает, так говоря, "бытовым идиотизмом". Он, Слава Богу, не запущен до такой степени, что Евдоким не может отличить ложку от вилки, но доставляет неудобства и всячески повергает его в когнитивный диссонанс, заставляя беспомощно смотреть по сторонам. Это не мешает ему слыть неистощимым выдумщиком и носителем золотых рук пробы 958, а также просто хорошим парнем и верным другом.
Вообще, людей у нас серых не бывает. Любой на что-то горазд, но, Слава Богу, не на плохие деяния. Спасибо сказать бы тому, кто собрал таких людей в этом месте, да руку пожать крепко.
От мыслей и лицезрения пейзажа меня оторвал ефрейтор. О ежедневных прогулках не ведаю, что сказать. Ну риск тут есть, неплохая доля. А с другого ракурса взглянуть - где еще можно взглянуть на эти пейзажи постапокалипсиса? Вид со стены сразу отметается, ибо большую часть местных широт закрывают собой бугры, протягивающиеся амфитеатром с трех сторон. Одну сторону скрывал густой темный лес. Не знал и не интересовался никогда, какого они происхождения - то ли природного, то ли это крепостные валы, насыпанные людьми. Просто еще ни разу моя нога на них не стояла, а уж о прогулках за ними и нечего говорить.
- Шарик, ты кажется форму получить новую забыл. Я уж запамятовал, а только сейчас вспомнил, - Оплошковин, кажется хочет немного отложить наш поход, но доля правды в его словах немалая, - Меркурий, жди тут, мы быстро.
- Хорошо, - Саня снова плюхнулся в кресло, распахивая книгу, - Только быстро...
Мы с Казимиром припустили, не прям что есть духу, но все же. Казимка бегал прекрасно, ибо был тренирован и рассказывал, как он удосужился пробежать марафонскую дистанцию. Об этом знают немногие, и я, как известно и понятно, в их числе оказался. Сам я бегал тоже на уровне прапора, но выдыхался до обидного быстро, и тренировки в виде кросса вокруг базы тоже не давали результата. Дошло до того, что я простудился, заболел, и потом, когда уже встал с больничной койки, решил забросить это дело на корню. Пробовал задерживать дыхание - но один раз, почувствовав, что воздуха нема, уперся и продолжил багроветь. Тогда я через силу впустил в себя воздух.
Но сейчас я бежал с большей, чем обычно, скоростью, даже не чувствуя усталости в жилах, и знаете, обогнал прапорщика. Уже на месте я позволил себе дать отдышаться, но сейчас это была лишь сработавшая привычка. Оплошка подоспел к двери складских помещений на сотые доли секунды дольше меня, но поступил как я, и в итоге мы пару минут вбирали в себя жадно воздух.
На старых складах я бывал буквально пару раз. Здесь же, на новых складах - ни разу. Считайте это моим первым заходом сюда. Немного времени заняло у прапорщика проверка карманов в поисках ключей, еще немного - на подбор нужного ключа, а открытие двери заняло буквально пару секунд. А что там, четыре оборота всего лишь... Безопасность превыше всего, уж без этого в наше время нельзя никак.
Дверь распахнулась, и моим глазам открылась лишь черная пустота. Робко переминаясь на ногах, я уж и не хотел даже глядеть в ту сторону, чего уж говорить о том, чтобы туда пойти. Сглотнув, я лишь продолжил стоять как вкопанный, и с надеждой посмотрел на Казимира. Тот, даже не оборачиваясь в мою сторону, шагнул в темноту склада. Паническое и неожиданно овладевшее мной чувство липкого страха заставила меня сомкнуть глаза в страшном ожидании...
- Чего глаза жмурим, капитан? - чувство страха отхлынуло так же быстро, как и нашло, -
Пошли, не век же здесь стоять?
Облегченно выдохнув остатки неуверенности, я двинулся вперед. Уже не было так страшно, прапор включил освещение...
Склад бы огромен. Я даже не представлял, сколько добра здесь хранится, да и все ли пространство занято? Уж не уверен. Пара десятков лампочек Ильича худо-бедно освещали своим светом огромный ангар, равномерно заливая его желтым светом и теплом. Последнее не ощущалось практически и не оказывало особого влияния, поэтому тут была та же ситуация, что и снаружи - изо рта пар валил клубами, и мгновенно исчезал, опускаясь на уровень плинтуса. Я немного отстал, увлекшись пусканием пара, и, опомнившись,начал догонять Оплошковина. Нагнал я его через пару минут, ибо прапорщик успел уйти от меня на порядочное расстояние, и если бы еще минуту я бил баклуши - все, ушел бы он в лабиринт высоченных полок и пришлось бы... Как в лесу аукать.
Шли мы долго. Прапор почему-то чеканил шаг, как на параде, я же шел вальяжной и вольной походкой. Когда я недоуменно взглянул на него, он в ответ так же сфокусировал взгляд на мне. И вот так, глядя друг другу в глаза, не сбавляя темп и совершенно не обращая внимания на путь, мы прошли до нужных нам полок, забитых свертками неизвестного мне содержания. Один такой Казимка достал с первой попавшейся под руку полки и протянул мне.
- Сними с него мешок, - назидательно сказал Оплошка, - Потом еще кое-куда сгоняем.
Мне оставалось лишь повиноваться руководству прапора. Стянув холщовый светло-коричневый мешок со свертка, мне открылся невиданный и неслыханный способ упаковки формы.
Вообще с первого взгляда это напоминало сложенную униформу, перетянутую солдатским ремнем. Но когда я этот ремень стянул, то оказалось, что там не только униформа. В сторону я отложил камуфляжную куртку паттерна Flecktarn, на нее мягко легла черная вязаная шапка, на которой лежала пара перчаток без пальцев, на шапку уже обрушилась тяжесть Пистолета Макарова, при проверке оказавшийся заряженным, все это дело покрыл вязаный пятнистый шарф, а небольшой черный рюкзачок, кажись, чем-то набитый полностью, просто не удержался на этой горе вещей и посему был отложен в сторону, а ознакомление с набором завершил солдатский ремень и серые штаны.
- Все осмотрел? Одевайся, и пойдем, - нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, бросил в мою сторону Казимир.
- Хорошо, - я сохранял невозмутимость лица и души, - А...
- А ботинки в комплект не входят, вот, - предвосхитил мой вопрос Оплошковин, - Будь здесь, я сейчас, кое-что проверю.
Меня немного пугает его скрытность. Его вечные "что-то, кое-что, где-нибудь", вставляемые в разговор по делу и не по делу вообще другими не замечаются как странность, это лишь я подозрителен излишне... "Ботинки в комплект не входят". Эта фраза забилась в голову и стократным эхом отдавалась в голове, и сконцентрироваться было тяжко. Хотя нужно ли это?
Штаны оказались великоваты маленько, но для застегивания пришлось приложить немного усилий. Хорошо, что не живот втягивать. Куртка на теле практически не чувствовалась, к тому же была очень теплой. Ну фирма веников не вяжет! Старые ботинки замене не подлежали. Даже пройдя в них несколько сотен километров, они выглядели блестяще, ну разве что пару раз протереть ваксой для пущего. Вся амуниция висела на мне немного мешковато, но еще хорошо, что впору. Помню, как долго искал себе подходящие по размеру штаны... Нет зеркала - и шут с ним, но ведь общепринятый факт о том, что мы видим себя в 5 раз красивее заставлял ждать мнения со стороны . Так что его можно услышать из уст Казимира.
Ну а пока можно было немного разбавить ожидание осмотром склада. И я припустил легкой походкой, бесшумно, по складу.
Пара десятков шагов... Та колонна полок с амуницией еще не подошла к концу, но он маячит невдалеке. Чем длиннее шаг, тем быстрее приближается он.
Еще немного. Вот полки подошли к концу, моему взору открылся вид на железные шкафы. Арсенал. Оружие там, уж ясно это как день. Правда лишь часть шкафов была заперта амбарными замками размером с голову, а часть была не заперта, дверцы распахнуты настежь, обнажая содержимое их, то бишь оружие.
"Безопасность - она такая..." - подумал я.
А оружия тут было много! Кое-где гордо возвышались винтовки Мосина, любезно предоставленные для нужд военных многими энтузиастами, там же рядом с ними теснились ППШ, тоже неизвестно откуда присланные добрыми людьми...
— Уж как бы вот это все в руках во время стрельбы не подвело, - ну сомнения мои были осознанны. Ну просто если часть винтовок были более ухоженные, ибо хранились на складах в технической смазке, то другая часть - наоборот. И неизвестно, где эта винтовка полвека лежала. А может в речке, или в земле закопана была? А может в сейфе хранилась, но у хозяина анальная диспозиция рук и он с оружием обращался по-свински? — Мне не хочется погибать в бою только из-за того, что оружие полувековой давности заклинит и вот выкинет такую штуку...
А другого оружия тут тоже было в достатке. Автоматы величайшего конструктора Калашникова всех видов и мастей, охотничьи винтовки, дробовики отечественные и забугорные... Да там есть все, что надо. Но жаль, что я мог созерцать лишь небольшую уйму всего этого собрания смертоносного металла, но открытые для внимательного солдатского взгляда шкафчики и внутренности не мог я разглядеть, пусть и расстояние было небольшое. И только сократив расстояние между мной и небольшой коллекцией оружия, я мог ясно разглядеть ее содержимое. Так, а что тут у нас? Три открытых шкафчика, да все забиты сим железом а-ля "Валькирии» - ибо души в рай и ад доставляют.
Честно, упомяну и вот эти первые "калашоиды". Ну тоже оружие полувековой давности и место его в музее в качестве раритета, да правда еще пользуются военными наравне с самыми современными образцами... Вот такая вот у нас в войсках катавасия!
Из этого собрания агрегатов, смерть несущих на все четыре стороны света, мой выбор пал на укороченном АКС. Выбор свой объяснять тогда я не мог, можно сказать, что не думая схватил своего "спутника по войне". Просто я с ним бегал пару раз, да и в вылазки с ним ходил. Прикипело сердце к этой машинке. Приятная тяжесть в руках, приятно бьющая в плечо не очень большая отдача, оглушающий уши звук стрельбы... Стрельба - как наркотик. Но тут есть пара таких навязавшихся мыслей, парирующих мое стремление "затянуться".
Посчитают за идиота, тратящего патроны попусту, когда на отдельных участках месяцами солдаты с примитивнейшими копьями и луками идут в атаку, ибо патронов нема, надают по тыкве и отнимут ствол. Пусть у нас полки, забитые до отказу ящиками с патронами, прогибались под их тяжестью, но все же командир призывал экономить каждый патрон. А я никогда супротив приказа не шел, не иду и не пойду! Надеюсь...
Закинув взмахом руки автомат за спину, я продолжил свою экскурсию, где гид и экскурсанты - одно лицо, то бишь - я. Пройдя эту небольшую рощицу из железных шкафчиков, а именно так они располагались, я вышел к уже приставленным к стене шкафам деревянным. Без окон, без дверей, полны полочки... А чего? Не решаясь подойти к шкафам по причине своей лени, я пристально осматривал их. На них не падал свет, и посему на полках царила темнота, устроившая там маленький хаос в стиле "Штаб-квартира Тьмы".
И лишь вскоре, случайно посмотрев наверх, я увидел большую табличку с большой величины надписью "ГРАНАТЫ". Снова штраф себе за невнимательность в виде сильного удара ладонью по чугунному моему лбу я прописал не медля. Но то был рефлекс, и уж точно не врожденный. Так вот, поняв, что глаза мои не видят тех деталей, что лежат, как говорят, пред носом, я, поверженный этим фактом, двинулся навстречу этим шкафам.
Вы знаете, ни разу в жизни, ни в живую, ни с экрана телевизора или компьютера я не видел такой дуры, какую сейчас вижу на полочке. Вот она, неведомая мне граната размером с яйцо страуса, стоит на подложке с нишей для низа, как я понял. Не решившись брать эту махину в руки, дабы не случилось какого ЧП в духе "Неосторожного обращения со взрывчатыми веществами, повлекшее за собой гибель", я своим взглядом со всех боков начал изучать вот этот пусть и не шедевр, но все же любопытную вещь.
Ну граната как граната. РГД-5, только больше в несколько раз, правда я не нашел чеки, раскрашенная зачем-то в красный цвет. Так сказать, бросают вызов общественному мнению. А может еще и резонанс вызвать у нее? Хотя сами подумайте,ну порассуждают ее пару дней военные теоретики, помусолят в своих сухоньких руках, да и выбросят ее и головы и из сердца вон. Хотя нет. Это изолента. Надо было лишь получше присмотреться, но что увидишь в темноте?
- Значит вот так вот все, да? - меня сзади хлопнули дружески по плечу, и я, зная даже, что это был склада хранитель, то есть Казимир, от испуга развернулся на 180 градусов, издавая при этом невразумительные крики, эхом отражавшиеся от стен ангара, - Я тебя там ищу, а тебя нет. И не пугайся ты так.
- Ага, не пугайся... Я уж тут засмотрелся на сей агрегат, внимание свое на нем сосредоточил, а ты тут врываешься в мои мысли и меня пугаешь. Да тут заикой недолго стать! - я немного запинался и малость не там ударения ставил.
- Ладно, прекращай эту мини - экскурсию, там нас Мезозойская Эра ждет.
- Она уже несколько миллионов лет нас ждет.
Мы уже ожидали выслушивать долгие нотации в духе "У вас нет чувства времени" и "По что надолго забросили меня?" от Сани, но были приятно ошарашены его молчанием... Тишина. В ней нет лжи, нет ничего... Как вакуум, лишь с тем отличием, что ее святость могут нарушить звуки, в те моменты успокоения кажущиеся кощунством.
И эту тишину, воцарившуюся тут, около шлюза, должно было нарушить что-то. Была бы это речь, или звуки - все одно, вздохнули бы все с облегчением, ибо напряжение нарастало, и вот - вот пройдет искра...
И первым решился на это благое дело Меркурий:
- Я так вижу, все готовы, - обстановка разряжена на ура, - Пойдем? Скоро стемнеет, а в темноте ногами перебирать не очень хочется. Да, отличная форма, Шарик.
- Вижу, вижу, как ты глядишь. Я не против... Далеко ли, надолго ли? - будучи опытным в этих "путешествиях", я не смог из души своей сомнение вырвать... Хоть клещами пробуй.
- А это не я решаю. Я тут не высшая инстанция и не правитель, решать будем сообща.
- Тогда последний вопрос: Сколько нас?
- Нас семеро вместе с Джимом! Хе-хе! Пока ждал, успел половину книги замечательного автора Стивенсона прочитать... Если серьезно - идем мы трое, - оперировать книжными цитатами Зазойскому не привыкать, вот только вставляет он их редко, да метко, приправляя и без того острую, как бритва, речь.
- Хорош тут распинаться... Солнце тут ваши вопли по поводу быстроты его движения не интересует, - кажется, Казимиру это надоедало, и он предпринял попытку вмешаться. А мы парировать уже готовы!
- По сути это Земля вертится. Еще дядя Галилей говорил! - сказал я, ехидно улыбаясь ему в лицо.
- За такие разговоры тебя ждет его несправедливая судьба! - вот тут Оплошка точно палку перегнул.
- Фаталист чертов... Молчу, - сглотнув нервно, сказал Саня, - Идем?
- Идем. Открывай ворота!..

Погода стояла, мягко говоря, скверная. Свинцом окрасились тучи, тянувшиеся со стороны Москвы, ветер дул, пусть и слабенький, но как назло навстречу нам. Обдирающий, его гул неприятным звуком проносился мимо нас. Глохли мы, и до тех пор, пока потоки воздуха не пронеслись мимо нас с воем, мы не произнесли ни слова. Ветер унесет прочь слова, и считай, зря сказал... Малость абсурдно, не так ли?
Шли медленно. Короткими шажками, хаотично отмахивая руками, как пингвины. Каждый такой шажок все больше волнения в душу вносил, малость страшно было пред недалеким грядущим.
Повод тому простой - сочетание ливня и местных морозов, то бишь - гололед. Чую, травмпункт будет переполнен. Дождь застал нас неожиданно, в ночь, когда мы вообще не ждали этого, казалось, привычного явления.Тяжелые , аки град, капли барабанили по крышам, стеклам и плитке, переливаясь, так сказать, "малиновым звоном", мешая людям, еще не отчалившим в страну Морфея на кораблике с алыми парусами. Вскоре одиночные капельки стали превращаться в ручейки, затем уж стекались в лужицы.
Я запамятовал сказать: везде установилась аномальная погода, привыкшие к своим условиям люди, кочуя, вынуждены привыкать к другому климату. Акклиматизация зачастую проходила долго и, порой, болезненно. Лихорадка, простуды, ОРВИ - спутники "покорителей" нашей страны. Может, неправильно поймете меня, и, дабы предотвратить сумятицу, сообщу, что говорил про путешественников, а не про интервентов.
А вот и о них пару ласковых скажу, да чтоб им икалось! Американцы высадили тут своих троглодитов, и месяца после коварного нападения не прошло! Не ведаю, как в мире отреагировали на это, казалось, вопиющее событие, но уверяю вас, что англичане в рядах интервентов замечались не раз! У них на нас зуб, который они растили втайне, под маской добродушия... И еще Черчилль! Он-то хоть в открытую шел... А эти? Стыдно, господа! Америка? Да та же песня, и аккорды те же.
Расскажу один случай, произошедший полгода назад тут. Один американский парнишка, кажется, одуревший от фильмов о крутых и непобедимых американских качках типа Рембо, решил затариться оружием и совершить налет на какую-нибудь укрепленную точку. Долго ли запасался, долго ли обрыскал в поисках подходящей цели - не знаю, да и гадать не собираюсь. Дело даже не в этом, это только присказка. Парнишка тот нашел приключений на свою голову и казалось бы - вот она, слава и лавры героя совсем рядом... Зря он не запасся свечами от геморроя, они бы ему тогда ой как понадобились!Одуревший от внезапной эйфории, он таки решился в одиночку взять нашу базу. Ночью. Типа внезапно.
Знаете, вот эти вот фильмы снимались не как руководство в действию, но даже элементарнейшая логика не останавливает подобных кретинов. Это печально и, к сожалению, неистребимо. Единственный способ уберечь свою жизнь и близких от выходок обладателей олигофрении - давить попытки действий в зародыше. Как? Да любыми методами, не считаясь с потерями...
Первый пункт плана американца был отшлифован до блеска - ни пятнышка, ни проплешин, сам диву даюсь. Халтурщики сидели там, на стенах, за прожекторами. Если бы светили нормально - подбили бы на подступах... На этом этапе Фортуна стояла на стороне американишки особняком. Ну или Случайность.
А второй пункт стал последним. Решил подурачиться, написать на стене пару плохих слов на своем тарабарском, и пал смертью глупой от пуль ночного патруля. Мы, не брезгуя этим делом, сняли с него всю снарягу. Мародерство у нас не жалуют, но в тот момент все принципы отошли на второй план.
А следующей ночью местные алконавты, бомжи и прочее отребье с низов социальной лестницы, собравшиеся в банды, предприняли до чертиков глупую и дерзкую атаку... Знаете, какова была их цель? Шмотки с пиндоса утащить! Жадность фраера сгубила...
Тьфу. Тут надо выживать. И всем по барабану, что мы вчера были гражданами одной страны, веселились, жили, не тужили, смотрели кино, обнимались. Сейчас же одни живут на помойках и, как шакалы, скалят зубы на всех подозрительных объектов, которые, как я повторю, были еще буквально вот недавно соотечественниками, другие же смотрят на это отребье, разодетое в драный ширпотреб, надменно с высокой колокольни. И несмотря на то, что есть один общий враг, пред лицом которого мы все, согласно преданиям, должны объединиться, у нас идут междоусобицы из-за ерунды. Тогда бы, в довоенное время эти поводы для грызни посчитали абсурдными, сейчас же это обыденно. И все же я считаю это глупым. Вот эту замкнутость и нежелание новоиспеченных криминальных элементов встать на путь истинный. Не жили бы они в дрянных условиях, питались нормально, как люди, а не жрали остатки разлагающейся и гниющей пищи, как законченные бомжи, дали бы им нормальное, холеное, смазанное и надежное оружие, а не те стреляющие ржавые палки, по большей части самодельного производства...
До Медного же вскоре после этого инцидента дошел слух, что там, в Америке, как узнали, что парнишка тот погиб от пуль русских военных, обложились стройматериалами выше головы, разнесли весть эту по миру и устроили грандиозную панихиду. Мы, услыхав такую новость, лишь зло плевались. Когда там они своими ядерными бомбами укокошили более ста миллионов человек, мы не устраивали таких трауров. А у них достаточно одному погибнуть - сами понимаете... То ли мы такие черствые и они такие душки, то ли американцы все утрируют. Одно из двух.
"Смерть человека – трагедия, смерть миллионов – статистика"...
Слишком много я стал думать. Может и поэтому стал спать хуже? Просто за воспоминаниями уж и забыл, что иду по льду широким размашистым и быстрым шагом, не задумываясь о небольшом сотрясении мозга из-за падения. Таким темпом я ушел далеко вперед, в то время как Меркурий и Бериллий догоняли меня, что есть сил, идя не спеша своей пингвиньей походкой. Так бы они шли еще долго, но я, не решившись ждать, зашагал им навстречу широкими шагами...
Может не хватило духу или уверенности. Может тогда я шел под эгидой Фортуны, но как бы то ни было, я поскользнулся. Упал на спину, но Слава Богу, что не заработал сотрясения. Я головой вообще льда не касался, и уж не мог знать, холодно ли там, на уровне плинтуса. Все части тела, коими со льдом соприкоснулись, были изолированы от холодов. Мое падения послужило стартом к началу небольшого марафона Зазойского и Оплошковина, который был больше смахивал на бег на средние дистанции. Но оставим формальности. Лица я их увидел на собой, не успев и до пяти досчитать... Черти, и не побоялись моей участи!
- Капитан, ты в порядке? - тревожно сказал Саня. Лицо его заняла обеспокоенность, но через секунды обзор на его овал лица закрыли клубы пара, вырывавшиеся из рта, - Перепугал ты нас, ей богу!
- Вижу, вижу... В норме я, но пока рано выводы делать. Помогите встать, а? - я протянул руки, беспомощно смотря на ребят, как ребенок.
Оторвали меня от хладной Земли-Матушки, преодолели силу тяжести тела с весом в 60 кг... Как-то нехотя меня отпустила земля, как прилип к ней...
- Ну а теперь новых ощущений прибавилось? - Казимка надо мной откровенно насмехался.
- Ты знаешь, ничего нового. Разве что по спине холодок пробежал.
- Тогда погнали. Я тут небольшой населенный пункт нашел, показать хотел давно, да все мысли не доходили, - отозвался Зазойский.
Этот пункт населенным не назовешь. Заброшен он, как и сотни таких по всей стране... Никаких тебе признаков жизни или звуков, разве что пронизывающий до костей ветер иногда воет в проулках, и от этого кошмарного звука мурашки огромной армией проходят по телу, да в лесу, что рядом совсем, воют волки днем и ночью, пугая этими звуками всю фауну.
Ефрейтор принялся с упоением рассказывать, как он изучал это место, как огорчался, не найдя даже тараканов в самых далеких уголках, как историю его узнавал... Мы исследовали это место - он без умолку рассказывал. И вскоре, опираясь на рассказ Сани и собственные наблюдения, я составил картину этого места. Замечу, что наблюдали мы, не переступая порогов зданий, так что мои наблюдения неполны.
Обычная такая деревенька с тройкой десятков домов и городскими зданиями, на картах местных отмеченная как Закордонная. Людей тут пара сотен жила, теперь - никого.
Таких по всей России пруд пруди. Дома, признаюсь, выглядели согласно негласным канонам и стереотипам как на подбор, а точнее - построенные из кирпичей, скрытых под некрашеными досками, со временем приобретавшими от ветра мягкий цвет, окна - тоже из дерева, по большей части из двух рам состоящих, во всех без исключения промежутки между рамами заложены ватой и стопками с почерневшей солью. Лишь в паре домов я заметил одну раму в окнах. Ставни тоже не отставали - все как на подбор резные, один узор другого мудреней и краше. Типичная русская деревня, и признаюсь, она удивительно сохранилась в нынешних условиях.
Такие вот пироги у нас. Но что заставило местных уйти? Уж не волки ли лапу свою когтистую к этому приложили?
Мы разделились и пошли в своем направлении к объектам своих интересов.
Что про городские здания, так то пустая трата слов и времени. Лишь библиотека заслуживает моего внимания, которое я запечатлею здесь.
Сама она - как древнегреческий храм. Правда вот не дотягивает она планку по размерам, а так - копия. Разве что большие и длинные шкафы, ломящиеся от книг, убрать прочь.
И даже сама по себе она огромна. Не зря я упомянул храм греков. Просто мраморные колонны, подпиравшие антаблемент и стоявшие с двух краев библиотеки нерушимой и высокой стеной, вызвали в моей голове первой именно эту ассоциацию. Сами они необъятны и высота - как два моих роста. База ее витиевата и узор ее сложен, а капитель с краев завивался. Просто вот они так поразили мое воображение и так захватывал дух их величавый вид, что об интерьере не скажу ни слова.
Книги тоже были набраны по канонам. Беглое изучение каталога на моем лице изобразило лишь саркастическую улыбку. Классика русской литературы, немного заграничных шедевров, фантастика и история... Возможно, это еще не все, но на большее не хватило времени. Будто кто-то хотел меня из здания клещами вырвать. Будь то мои ноги, которые так и норовили немного пошагать по паркету и далее скользить по льду снаружи, или моя интуиция, у которой чутье на всякие опасности, или даже высшая инстанция, я не решил испытывать терпение Судьбы и покинул это замечательное здание... Какая жалость.
Остальные здания были мне просто неинтересны. Здание администрации, выкрашенное в ядовито-зеленый цвет, выцветший немного от времени и дождей, ярко выделялась благодаря ему из общей массы остальных строений. Это-то выполнены были в основном из белого кирпича, еще сохранявшего свою белизну. Лишь там, ближе к концу вот этого строя зданий небольшого, выделялись красным кирпичом пара двухэтажных проектов.
Как я понимаю, всяких бумажек там хватает, да и рассказ Саньки эти мысли только подтверждает. Бюрократия крепко ухватилась за Россию-Матушку, и не отпускает. Любит завалить нас кипами бумаг, да и повода ей для этого не надо... На задания, связанные чем-нибудь с секретными бумагами вроде туалетных и планов противника, меня не отправляли. Не мое это дело, в бумагах копаться да над ними чахнуть. Мне бы на переднем краю фронта стоять!
Я думал, что, может быть, Зюзя там бумаги может перебирать, и это долго может продолжаться. Уж ему дай кипу бумаг - выцедит полезности, как клещами и держать цепко будет в голове своей, как пить дать. И даже эта мысль, которая пронеслась в голове и затем исчезнувшая так же быстро, как и появилась, не могла заставить меня даже в ту сторону шагнуть. Если гора не идет к Магомеду - то Магомед к ней направляется.
Ефрейтор не заставил себя долго ожидать. Я успел накататься на льду да раскатать его немного, а когда меня от развлечения души и циничного убийства времени оторвал Мезозой, то я, бросив быстрый взгляд на армейские часы, вскоре приковал на минуту к ним свой взгляд. Вот так, тупо вглядываться в циферблат и три движущиеся стрелки, показывающие, что вот я так полчаса убил, ровно минуту, которая показалась вечностью.
-Долго катался? - иронично улыбнулся мне Санька.
- Полчаса. Насмарку. Десять раз успел упасть, и все на спину. Болит уже, бедная.
- Ну да, это видно. Лицо красное, как помидор зрелый, агрессивное... Ну разве это повод злиться? Ах да, извини, не мне тебя учить.
- Твои нравоучения бесполезны. Мне еще в детстве талдычили про пустое использование агрессии и девиантное поведение, я старался слушать... Но вылетало это все в трубу. Эх, ладно, где Казимка?
- Дома обходит, - Зазойский кивнул головой в сторону серых домов, - А там я не был. Но думаю, все там тоже стереотипно до тошноты.. Чугунные горшки, ухваты, лавки деревянные и ложе на печи для старшего поколения... Ну ты сам тоже картину рисуй.
- У меня воображение буйное, к обычной картине ассоциаций прибиваются детали ненужные...
- А вот и я из сумрака вышел! Ребятушки - солдатушки, как вы без меня? - прапор как всегда, без приглашения и без предупреждения.
- Как человек без рук и ног! Ты тут у нас человек действия и содействия! - выпалил я, встав по стойке "Смирно".
- Содействие - не моя прерогатива, тут это ваша обязанность, не валите на меня еще один снежный ком! Лентяи! Дармоеды!
- Угу. А еще нахлебники, иждивенцы, тунеядцы и бездельники! Так ведь? - распалился Меркурий. Вот сейчас еще пару синонимов припомнит, уж я вам обещаю! - Прихлебатели...
- Не горячись, Саня! Ну ты вот тоже, как Шарик, бурно реагируешь на эти перипетии жизни и судьбы, этих двух злодеек. Нервы тратишь. Нервные клетки не восстанавливаются, не стоят пустяки таких потерь, порой неощутимых...
- Нервные клетки восстанавливаются! То высказывание - лишь миф пустячный!
- Так, так. Сворачивайте свои дискуссии, вы так скоро все темы переберете и будете пределы мира и Вселенной обсуждать. Мы куда вообще должны идти? - я уже не мог сдерживаться.
- Так, еще один фронт... Шарик, все нормально, сейчас за валы прогуляемся, подышим воздухом, авось иностранщины настреляем... - Казимир мечтательно устремил свой взгляд вдаль, в сторону валов, - Да, вот в одном из домов нашел, - он протянул мне небольшой серый листок, сложенный вчетверо, - Я, кстати, все дома обошел. Не прям вот чтобы так досконально осмотрел каждый дом и каждую пылинку изучил... Хотя местные тут тоже зря время не теряли - пару автоматов с собой прихватил.
- Это как капля в море, - хмыкнул я.
- Уж извини. Еще десяток тайников приметил, но больше оружия унести не мог - спина опять ноет, бунтует.
- Покажись врачу. Уже давно ты жалуешься на боли, а к костоправу местному еще не захаживал. Не дай Бог загнешься от такой своей безалаберности.
- Я самой Судьбой отмечен как один из тех, кому пока очень рано отмечаться в Небесной Канцелярии... Ха.
- Ну ты это, не зазнавайся! - Зазой аж вскипел от такой выходки, - Казимир, ты перегибаешь палку. Слыхал про Брода легенду? Ну тот, который себя из грязи в князи самолично произвел.
- Ну валяй, - ответили хором я и прапор.
- Все понял, приступаю. Итак. Брод был обычным человеком, которых те свиньи с атрофированной алчностью называли маленькими людьми и был он для них добычей да средством личного обогащения. Так, отвлекся я... - ефрейтор прервал свой монолог и, закрыв лицо руками, начал вспоминать. Озарение памяти наступило спустя пару минут, и он, указательным пальцем ткнув вверх, продолжил, - Вспомнил. Помешался он после начала войны, как узнал, что никто из родственников не выжил. Увлекся оккультизмом, тему Смерти изучал... Однажды у него мозг совершенно накренился на все 360 градусов, и сами понимаете, зациклился он на этой теме. Надел старый черный плащ с капюшоном, взял старую дедовскую косу... Возомнил себя Смертью, все такое, начал мародеров налево да направо косить, головы отрубать. Вообще люди каждый день тут гибнут. Разные способы, порою глупые до крайности... Просто тут они не нужны, вот их туда и вызвали. Но Высшей Инстанции, - Саня поднял руку вверх, указательным пальцем показывая на небо, - Не понравилось, что простой смертный чинит свой суд с домино и куртизанками. Линч местного разлива, мать его. Ну и забрали его наверх для детальных тёрок на тему "Беспредела смертных". Сейчас уже 10 раз за этот день у него масло на сковородке меняют. Пережаренная, невкусная и орущая диким матом котлета. Вот такие вот дела, - пожал он плечами.
- Думаешь, меня там собираются скоро встречать с хлебом-солью? - сказал Оплошковин спустя пару минут молчания.
- Ага. День открытых дверей для таких вот "счастливчиков"! - последовал ответ.
- Эх, тебя бы в средние века не отправлять. За ересь твою, с губ твоих вырывающихся, тебя бы на шашлыки отправили, - съязвил я, приготовившись к резкому и эмоциональному ответу.
- Не. Люля-кебабом я буду лучше, - улыбнулся Мезозой. Гад, ведь предугадал мои настроения...
- Пошли делом неблагородным заниматься! А заодно я погляжу этот листок... - поманил я ребят за собой.
- Я покажу дома. Память фотографическая.
- Ты с этой фотографической памятью полчаса выход из леса искал! - продолжал язвить я, и на этом поставили точку.
Этот вот "десяток тайников" был малость меньше. Ну как меньше... Схронов деревенских оказалось с гулькин нос, всего половина от ожидаемого. Изъяли из них бесцеремонно три автомата, две старые винтовки, несколько гранат и четыре цинка патронов, все подчистую смели!
- Ай да мы! Вот только как все понесем? - спросил я.
- Ну как... Ты берешь патроны и гранаты, Саня - автоматы. Я - винтовки. Если недовольны и считаете, что дисбаланс, то говорите сразу, а не по пути, когда спину от боли перестанете чувствовать, - сказал Казимир, надменно глядя на сваленную в кучу груду железа.
- Доволен я, да и не думаю, что пара-тройка машинок станет помехой, - энергично выпалил Меркурий.
- Да и я доволен. Вот только рюкзак не треснет? - я как всегда в своем репертуаре, все сомнения, сомнения...
- Не должен. Ну? Погнали? - прапор всем видом показывал полную готовность... К труду и обороне.
- Навались! - крикнули мы все синхронно.
Все за секунды произошло. Молниеносно все похватали свою долю добычи. Этим-то легче, всего-то, пару винтовок за спину закинуть... А мне? Снять рюкзак, расстегнуть замок, который, оказывается, еще и заедал, запихать тяжелые коробочки с патронами в недра его... Замок - тема отдельная. Скольжение замка по молнии сопровождается резким торможением и вследствие этого - потоком мата в сторону этого бездушного кусочка металла. Не повинуется он мне и все тут!
Все-таки не зря у меня имеется богатый опыт знания русского матерного языка. Бесценный, он складывался как пазл. С каждого разговора с матерщинником - по два-три кусочка. Этот пазл еще не собран, даже половины не собрано. Видимо, надо больше с такими колоритными личностями общаться, видимо часть крупиц утеряна в процессе. Буду как Гоголь - чуть новое слово заслышу, так сразу в блокнот занесу.
Слава тебе, язык скверный, помог ты мне закрыть этот рюкзак на замок! Ибо будь у меня скудный запас, то долго бы мне еще мучатся с этой морокой. Но пусть многие говорят, что матом делу не поможешь, я-то на собственном опыте не пару раз удостоверился в обратном.
Но теперь мои друзья смотрят на меня, матерящего рюкзак так и эдак, как на олигофрена с большим стажем. В ответ на взволнованные взгляды их глаз, аж из орбит вылезающих, я лишь виновато улыбался и глядел на них глазами дурачка. Вообще, с чего бы им так удивляться? Я матом ругаюсь часто, но по делу и только в крайнем случае. Глуповато все это выглядело.
- Уважаемые, не смотрите на меня тревожным взглядом психиатра! Я не люблю, когда вот так вот смотрят, - сказал я, не вставая с колен.
- Глупо выглядишь, капитан! - ответил мне Казимир, - Мы тебя как облупленного знаем и посему привыкли к твоему девиантному поведению. А вот другие на нашем месте... Сам понимаешь.
- И что, что глупо! Не повод это меня буравить своим взором, - воскликнул я, - Ну сами как поступите? Замок заедает, я злюсь. А до точки кипения дохожу как свет до Земли. Вот и приходится выплескивать остатки своей злости на эту бездушную...
- Как свет до Земли? За восемь минут что ли? - съязвил Меркурий, ехидно улыбаясь.
- Нет. Раньше. Не придирайся к словам, да и к тебе таких претензий не будет! - сказал я, запихивая лежавшие на льду гранаты в подсумок. Те лишь откатывались от меня на расстояние, на которое с места рукой не дотянешься. Коря себя за лень, я с трудом встал на ноги, но большинство раз они лишь в стороны разъезжались, заставляя меня сквозь зубы процедить пару "ласковых" словечек.
Лишь спустя некоторое время, я, солидно уставший от таких пустяков в виде сбора укатывающихся от меня гранат, махом закинул рюкзак за спину. Мы стояли на пустыре, позади деревенских домиков, прижимающихся к земле, продуваемые всеми ветрами и не скрытые от любопытных взглядов местной фауны и прохожих. Казимир своим орлиным взором со всей скрупулезностью осматривал дома и прилежащие к ним территории, Зазойский, как всегда, бегло оглядывал лес, с трех сторон полумесяцем пролегающий вокруг деревни. Я лишь изредка посматривал на обоих, и, улыбаясь, возвращался к осмотру административного комплекса зданий. Я тщательно оглядывал окна, высматривая в них живых душ. Будь то противник, аль наш, русский человек, я бы сразу оживился. Но пока никаких признаков жизни не было обнаружено.
- Народ! А, народ! А не пойти ли нам домой? - гаркнул я, вобрав в свою грудь воздуха больше, чем обычно. По мере того, как воздух покидал мои легкие вместе со словами, тон становился все ниже да ниже.
- Спрашиваешь еще! Рано, куда там, еще и пары десятков километров не намотали! - ответил резко Казимир. Я лишь вздохнул.
- А я с Шариком согласен чуть менее, чем полностью! Холодно сегодня, не как обычно... - подал голос Саня, - Да и эти двадцать километров на обратном пути намотать успеем.
- Так. Я начал - я закончу, - я широко расставил руки, - Пойдем-ка в домике засядем, посидим немного, обсудим мирские дела... Выбирайте.
- Ну мы-то выберем противоположности, опять начнем спорить. Ты-то у нас третейский судья, тебе и решать придется, - резко выпалил Меркурий.
- У меня напрочь отсутствует вкус, сам ведь знаешь! - гаркнул я недовольно.
- Ну да, ну да... - скептически отозвался Оплошковин, - Я вот выбираю вот тот дом! Как вам? - сказал он, смотря куда-то в гущу домов.
- Пальцами покажи, непонятно ведь! - возмутился Санька, - А я вот дом себе под пристанище забираю!
- Чего показывать, когда лучше пойти и на месте обсудить все это...
- Вот это по-нашему! - сказал я, махнув небрежно левой рукой, - Решать проблемы по мере поступления. Ну пойдем, чего пытаться железо вытягивать.
На улице темнело, и становилось понятно: не доберемся мы до базы до полуночи. Идти ночью небезопасно, а уж если по ровной степи, где любой свет за километр невооруженным глазом виден - самоубийство. Все-таки придется ночевать тут... Мы потихоньку отходили от пустыря, и, включив налобные фонарики, двинулись вперед.
Вот тебе и оптический обман! Деревенька, что на первый взгляд была мизерных размеров, казалось куда больше... Оказалось - не казалось. По лабиринтам темных улочек, что были шириной в пару-тройку метров, мы, как слепые котята, безропотно следовали за Казимиром. Было удивительно, как он безошибочно ориентируется в сем царстве мрака...
Мы углублялись в дебри этого смешанного леса, состоящего из домов. Справа и слева то и дело в скользящем хиленьком луче света, начальной точкой которого был фонарь, из этого непроницаемого, аж ножом режь, мрака, выскальзывали дома. По левую сторону - обычно деревянные, ну а справа возвышались неприступной стеной кирпичные дома. Но и исключения имели место.
- А вот и он! Прошу любить и жаловать! - нежданно - негаданно подал голос прапор, - Сашка, твоего мнения не нужно...
- Не бойся, я априори тоже о нем подумал... Вы телепат, батенька! - залился Меркурий, то и дело влево и вправо крутя головой, дабы осветить домишко тоненьким лучом света.
- Есть немного, - пожал руками Казимир, - Пошли внутрь, нечего на холоде стоять...
- Дык это не дом, а сплошная аберрация! - воскликнул Саня, освещая светом фонаря крышу.
- А что по твоему тогда идеал? - скептически ответил я, - Дом как дом... Деревенский.
Устроились мы со всеми удобствами. Оторвали от пола пару дюжин дощечек, дабы заколотить входы и окна, все, что плохо лежало и много весило - свалили в кучу около двери, ибо безопасность и здоровый сон - превыше всего на данный момент. Просто не очень хочется, чтобы твоим будильником стала канонада автоматов и свист пуль над тобою. Тем более не хочется уйти на тот свет во сне... Развели костер, изгнавший мрак из этого дома прочь , и теперь ярко пылает, как мини-Солнце, заливая алым светом зал, трещит, словно сухие ветки под ногами. Пока что я поуютнее устроился на просевшем диванчике, которому где-то сто лет на завтрак, и, дабы себя отвлечь от нахлынувшей хандры, принялся читать записку, переданную мне прапорщиком.
Я пытался долго вчитаться в начертанное. Записи все, что я проглядел бегло, представляли из себя записи отмеченные, датами, что следующие в хронологическом порядке. Все это было похоже на дневниковые записи. Непонятный и мелкий почерк, да бумага, промокшая в нескольких местах... Как я этого на ощупь-то и не заметил, когда из рук Казимира лист принимал? Вот такие вот дела...
"День пятый. Пока чернилами обеспечен впрок. А припасов кот наплакал. Да и с храбростью та же песня. Надоело шарахаться от каждого шороха...
Кажется, я схожу с ума. Я остался один из всех, кто был способен нести оружие в руках и давать отпор агрессорам. Сенька вчера ушел, мол, на разведку. Как и понятно - не вернулся. Может, ушел от погони? Счастливый, гад...
Но неизвестно, правда ли это, аль мое воображение, что начало бурно плодить мне всякие голоса, что шепотом, певуче мне говорят непонятную речь... Иногда шорохи, что мне часто чудятся, большая часть - плод того же, черт его побрал бы, воображения. Тут главное отличить ложь от истины, да уметь быстро бегать и не запутаться в проулках домов. Вот так вот мы выживали. Но теперь я один. И сегодня ночью я попробую уйти отсюда. Верный Калаш, пара рожков и Бог мне в помощь... Господи, спаси меня от этой напасти.
День шестой, а по календарю - 18 ноября 2018 года. Мне бы стоило рассказать, что здесь случилось.
И после апокалипсиса мы продолжали тут жить. Меня звать Евгений Пахомов. Живу я тут с рождения. Жили, не тужили, пили, развлекались, особо к нам никто не лез. В общем - не жизнь, а сказка, но без хэппи-энда. Да-да, именно так.
Началось все не так уж и давно. Ну, причина самая что ни на есть банальная - месяц назад сюда приперлись интервенты. Говорили, ясно дело, не на русском языке, а даже и не на английском. Я-то, как один из самых что ни на есть образованных мужиков в этой дыре, умею отличить английский от немецкого, и знаю половину диалектов, вот только... На какой-то тарабарщине они там якшались. Там и пара словечек из этого английского языка блеснула... В общем, мы не смогли найти компромисс, ибо языковой барьер был несокрушимым. Черт, они были настолько тупы, что даже язык жестов не понимали! Чему их там только учат?
Так вот. Они встали лагерем на севере от деревеньки, на холмах. Думали, что так мимо них никто незамеченным не пройдет.
На следующий день Митроха ушел на разведку... Вернулся под вечер с кучей забугорного оружия под мышкой. Рассказал, что проходил утречком мимо их лагеря, да и ни одной живой души не нашел. Ну, мы это дело тоже захотели повидать, да и выдвинулись туда.
Слава Богу, что баб с собой не взяли, а то бы на месте и окочурились, ибо крови там было - по колено. Это я не в буквальном смысле... Так вот, там ихние солдатушки лежали безголовые, автоматы, которые они в руках держали, пытались с помощью них за жизнь цепляться, покорежены и использованию не подлежат.
Но это точно не волки!.."
- Слушай, скажи-ка мне, мой друг любезный, ты где именно эту бумажку-то подобрал? - спросил я тоном, подобающим скорее следователю, - Тут такие страсти...
- Дык... Где подобрал? Дом с краю стоял, я же туда заходил... Вот и вся песня, - сказал Казимир, делая в своей реплике небольшие паузы, - А что там?
- Ничего особенного, разве что... Напомни дату, пожалуйста.
- Тебе какую: наугад, аль сегодняшнюю?
- Последнее, разумеется, - пожал плечами я.
- 26 октября 2018 года, - выдал мне Казимир, после чего снова увел свой взгляд от меня в сторону яркого костра... И что он там интересного нашел, ума не приложу.
- Если коротко говорить, то ситуация такая: этот лист - часть дневника тамошнего жителя. Так вот, судя по этому обрывку, неподалеку, на севере располагался лагерь американских вояк. Но их кто-то вырезал, причем - жестоко... Я не берусь судить со страниц этих, уж больно чистых, о всем этом.
- То есть, хочешь все увидеть собственными глазами? - вклинился в наш разговор Зазойский.
- Ну ты как всегда в десяточку бьешь, да без промаха... - вздохнул я, - Хотя так мы многого и не проясним.
- А с чего это? - хором да синхронно ответили мне мои товарищи.
- А вот почему. Месяц назад то событие и имело место. По большей части посещение того лагеря - нонсенс, ибо все улики уже временем надежно скрыты даже и от внимательных взоров: тела америкосов уже растащили волки себе на трапезу знатную, оружие тамошние жители потырили... Ну не знаю я, как-то даже и в дрожь бросает от одной мысли об этом.
- Ладно. Все завтра порешаем. Сейчас, ночью, бесполезно что-либо предпринимать, ибо тьма своим одеялом плотно окутала землю, да и скрыла под собою часть улик, а еще и фауна местная не очень хорошо отреагирует на наше вторжение на сию землю.
- Ну, вот и славненько! Как говорится, утро вечера мудренее! А там и рассмотрим все вопросы, и, может, найдем на них ответы, - Зазойский, как ему и подобает в таких случаях, отклонился от выполнения сей задачи, отложив ее решение на утро...
А вот, согласно высказыванию, плотно засевшему в заплывших жиром мозгах у местных недогурманов, да и не только у них, - утро добрым не будет, пока пуст желудок и нечего там переваривать. Слава пантеону, с пропитанием проблем не предвидится, даже и учитывая то, что у нас с собой лишь по банке армейской тушенки, которая на складе неведомо сколько лежала и возможно, в пищу пусть и годна, но способна поднять бунт пищеварительной системы даже у дракона, а также буханка относительно свежего хлеба. Вот такой вот скудный обед нас мог ожидать, и не помочь ему с выработкой эндорфинов в организме, но вот чудо снизошло на наши головы внезапно так - наш неугомонный Зюзя в потемках, по зову своего желудка отправился на поиски еды, проигнорировав наши запасы к нашей радости - ведь ежели не удержим, то подчистую сметет и ему это будет как на один зуб.
Дело было под утро , когда народ нашей страны мирно посапывал. Да-да, именно, но только большая часть - не в этом мире. Чьи-то останки может и останутся лежать там, где их владелец провел последние секунды жизни, чьи-то сгорели в атомном пламени, как и владеющий ими человек, как и память о нем. Мы многих забыли, и это сейчас сильно давило мне на душу. Просто... Хоть и не мне отвечать за все это действо, не мне брать ответственность за их смерти и упокоение их душ, за сохранение памяти о них, но все же совесть готовила меня к этому... Теперь я понимаю, почему многие ее лишаются, выбрасывают, как старую, отслужившую свое вещь - им не нужна такая душевная тяжесть.
Так вот. Сейчас мне мешал спать сколько не грохот, производимый действиями Зазойского, сколько вот эта "глыба", тянущая вниз по моральной лестнице. Все же в конце концов дойдет до того, что мне все это осточертеет и я просто попрощаюсь с миром. Но прежде чем сделать это, надо посмотреть, чем там занимается ефрейтор и какой черт заставил его так шуметь.
Я потихоньку, ползком вылез из спального мешка, перемещаясь в лучшем случае по четверти метра в минуту, зная прекрасно, что прапорщик наш страдает бессонницей и будить его - себе дороже обойдется.
Следующее же меня шокировало. Но не кровью и ничем таким. Будучи человеком высокоморальным, я, заметив, как наш Саня вольготно потрошит холодильник, чувствуя себя хозяином ситуации, и провизию складывает в свой ранец, утрамбовывая изредка и не замечая, как я заливаюсь краской и держусь рукою за сердце, пытаясь сказать хоть слово, дабы отвлечь Мезозоя от этого, по мнению моему, наглого поступка, но в "зобу" дыханье сперло...
Лишь чрез пару минут мне удалось вернуться в норму, и тогда я тихо и спокойно сказал:
- Зазой, а Зазой, ты чего тут делаешь? - в процессе произношения у меня снова кто-то начал воровать воздух из легких, и фраза эта была сказана кое-как, с градацией.
- А кушать хотца, да Казимир приказал припасы не трогать без его ведома. Вот я решил побродить по дому - ну мало ли, село же, вдруг нычки какие есть...
- И нашел, я так вижу. На самом очевидном месте... А разрешения у хозяев кто спрашивать будет, а?
- Какое разрешение?! Яхонт, ты что, со своей моралью совсем потерялся? - Зазойский был удивлен. Об этом говорило все его лицо. Даже не говорило... Кричало, - Хозяев неведомы зверушки истребили.
- Эмм.. И правда. Мне пора забыть о высокой морали, ведь на войне ей не место, - я лишь пожал плечами, - А ты хоть ее пробовал?
- Нет. Давай за стол сядем и опробуем, - он ткнул пальцем в направлении той скудной мебели, состоявшей из двух лавок и стола, что уже пятым слоем пыли успели покрыться. Пыльные лавки - не так уж и страшно, но не идет это в разряд с пыльным столом, больше напоминавшем складную табуретку - ножки стола соединялись, образуя крест. Протирать руками голыми стол - тоже, знаете ли, себе дороже обойдется, ведь еще чужеродных предметов вроде заноз не хватало еще иметь в теле. Но мы не мы, если путей легких не найдем! И он был найден - тряпкой, неведомо откуда взявшейся, был протерт стол так, что в дневное время бы он сверкал и отбрасывал солнечные лучи в глаза, слепя и дезориентируя. Но пока это не грозило никому.
Уже в следующую минуту на столе тесной кучкой расположилось много съестного и немного напитков: колбаса, вернее не она самая, а сервелат, пиво забугорное, хлеб, разочаровавшийся в людях и своей мягкости по отношению к ним и посему став немного жестче; сыр, также имеющий иностранное происхождение и тройка банок тушенки. Все в холодном виде.
- Итак, коллега, с чего начнем? - произнес я, потирая руки в предвкушении.
- С несварения желудка! - раздался вдруг до боли знакомый бас сзади, - Ребят, а меня чего не позвали? - вот тут бас пропал, и лишь обида звучала в голосе.
- Мы хотели проверить, после же тебя позвать, - оправдался Саня, - Всего-то.
- Всего-то? Жлобы вы, вот кто! - то ли прапорщик наш нас разыгрывал, то ли это правда. Одно из двух, не более и не менее.
- Да ты присаживайся, что как бедный родственник в самом деле... Ты не ты, когда желудок сам себя переваривать начинает!
- Можно. Но только никто не забыл то, что вчера еще обсуждалось и порешать хотели утром? - голосом, полным загадочности, произнес Оплошковин, - А то я тут знаю одного склерозника...
- Помним. Но вот на пустой желудок и соображать труднее, так что присаживайся, питайся дарами Мезозойской эры и готовься к потоку мыслей, - я, не увиливая от саркастического намека, все же нашел в себе силы не обращать внимания на шутку.
- Не, тогда я, пожалуй, сойду, - буркнул Казимирка, - Этой еде, видимо, уже около 145 миллионов лет!
- А я вот уже узнаю натуру нашего прапора... Уже шутить начал! - с издевкой в голосе ответил Меркурий, - И еще, Боня, о твоей мысли про пустоту желудка вот что скажу: на пустой желудок думается куда лучше, нежели на пустую голову.
- Боня?! - новое прозвище меня малость ошарашило.
- Ну так ты же Бонифаций! Мне не пристало общаться, используя банальное, вот я и решил оригинальность показать.
- Ни слова больше, - я показал Меркурию раскрытую ладонь, - Все, можно ли начинать?
- Погоди с этим, капитан! - проговорил прапор, одновременно пережевывая бутерброд, да изредка заливая все это пивом, - Невозможно есть и слушать в одно и то же время!
- А я полностью согласен с Казимкой! -поддержал Меркурий, уплетая за обе щеки тушенку.
- Господи, как ты это ешь в холодном виде...
- Нормально! Только закусывать надо чем-нибудь, а то плохо станет.
- Тогда и мне дай хлебушка... Закусить. Сейчас, кажется ,тоже плохо станет.
Пир наш закончился лишь через полчаса, когда еда исчезла со стола, материализовалась в желудке... Но как-то несправедливо мы ее поделили. И пусть так - чувством сытости никого не обделили, и теперь, животы набив туго, можно было слушать оратора. Меня.
- Итак. Думаю, что просвещать по ситуации никого не следует, ведь всем известно все это. Теперь есть у меня идея... Может просто отправить письмо в штаб, чтобы там уже разобрались. Как вам?
- В принципе, идея хороша, - поддакнул Саня, - Не очень хочется ходить туда. Хочется на базу.
- Да и мне морозить старые косточки не очень хочется... Ты-то как относишься к этому?
- Я-то? - я положил руку на сердце, после чего, едва найдя силы продолжить, сделал это, - А я за компанию...
- Вот и славно! - хором ответили товарищи мои, - пиши письмо турецкому... В штаб.
- Кто этим займется? И почему Турецкий?
- Ты! - снова хором они ответили, - А насчет турецкого... Штабной это наш, фамилия у него такая. Да и Гоголя если бы ты читал, то знал и второе истолкование...
- Да что же вы, братцы, на меня такое дело взвалили...
"В Штаб 145 полка.
26 октября 2018 года при разведке территории близ базы №2456 была найдена деревня Закордонная. При изучении документов и писем жителей было обнаружено, что невдалеке от деревни находился лагерь противника. Сам противник был уничтожен неизвестными формами жизни. Лагерь нетронут и документы, надеемся, все еще там. Просьба прислать оперативников на место для изучения документов и трупов... Уж больно странной смертью умерли."

Степи бескрайние российские встретили нас негостеприимно. Обдало холодным ветром, что завывал подобно стае волков и пытался загнать нас обратно в тот дом, который стал оазисом и убежищем для нас в ту ночь. А мы противились воле бездушного потока воздуха и шли дальше - все же отлучились с базы на куда большее время, чем планировали.
- Главное, чтобы начальство понимало нас! - вел дискуссию на высоких тонах с прапором Саня, активно жестикулируя, - Тогда не будет конфузов и ругательств и прочей суеты, к которой многие непривычны.
- Я тебе скажу сейчас кое-что открытым текстом, на который я старательно намекал все предыдущее время: Не стоит пугаться и ломать шапку свою пред старшими по званию! В этом случае - тем более, не с пустыми руками ведь возвратимся.
- Меня не покидают сомнения, - Меркурий пожал плечами, понизил голос и заговорил умными словами, - Ведь... С чего ты вообще решил, что падаю ниц пред теми, у кого воинское звание выше моего? Я общался со многими видными людьми, между званиями которых с моими разница подобна земле и небу, - Зазойский снова начал жестикулировать, пытаясь, видимо, скрывать свой истинный настрой за стеною жестов.
- Ты слишком нервозен стал в последнее время, ефрейтор! - бросил я, не оборачиваясь, - Я же говорил: ложка дёгтя в этой бочке мёда...
- Я помню, - вздохнул наш неугомонный ефрейтор, - Меня это не красит, и все хорошее, что связано со мной и что я могу претворить в жизнь, становятся пшиком. Да, но дайте мне оружие в руки и возможность убрать "порубленные дрова" в "чулан", так я себя покажу в таком спектре...
- Даже не мечтай - твои "возможности" не из того разряда, - стараниями Казимира оптимистические настроения Зазойского, что пережили бурю и хотели забить вверх гейзером, сошли на нет. Это надолго, - Эмм. Я начну издалека - вот во время службы дедовщина на тебе не отыграла симфонию боли?
- Нет. Это редкость, конечно, но у меня во взводе такие порядочные люди служили! - отвечал Санька, мечтательно предаваясь любованию окрестными видами - Я никогда не был так счастлив, так рад тому, что было окружение мое составлено из людей, которые могут отличить Чуковского от Чайковского, Шопена от Мендельсона... Хотя, знаете, было событие, которое я пережил и после которого вот то "счастье" полностью было перекрыто вот этим, - всю эту речь Зюзя сказал медленно и спокойно.
- Ну, не томи меня растлевающим душу ожиданием! Поведай нам об этом, - подал голос после длительного молчания Оплошковин. Видимо, так долго он переваривал это откровение.
- Ну, скрывать не буду, банально все и просто, как пареная репа. Хотя всегда есть свои нюансы...
- Чтоб тебя маньяки-лаконисты поймали! Коротко и по делу можно? - вот тут уже я начал понимать, что и мое терпение тоже имеет предел. Я глубоко вздохнул и начал вслух шепотом считать до десяти, ведь говорят люди, что такая метода хорошо себя зарекомендовала, но часто стандартные решения не могут дать положительного результата и приходится искать индивидуальное решение. Как говорил мой командир в бытность моей службы:" К каждому свой ключ искать надо. Может, этим и объясняется моя лояльность к каждому из моих подчиненных."
Я выдохнул. Стандартные, проверенные временем и истрепавшиеся от него же методы себя реабилитировали в полной мере; теперь, когда нет злости места в моей душе, я нашел в себе силы продолжить, ведь Зюзька все еще не начинал:
- Ну как, готов рассказывать?
- Да что там рассказывать, капитан! Если я тебе дату скажу, то и ничего дальше говорить не надо - там и так все понятно. - Зазойский зевнул, но продолжать не стал, заполняя тишину между разговорами загадочностью.
- Так что за дата? - вмешался бесцеремонно в диалог Казимир. Я лишь метнул в него гневный взгляд, как он не выдержал:
- Боня, а ты чего на меня так смотришь?
- Товарищ прапорщик, где же ваши манеры, в конце концов? - шутливо ответил я, усмехаясь.
- Мои манеры у меня! Как и ваши - у вас, - в том же ключе ответил он.
- Извините меня за то, что в ваши дела лезу так же бесцеремонно, как и вы частенько - в мои, но можно ли мне продолжить? - вежливый тон вмешался в наш разговор, и мы вспомнили, что не с того начинали, - Если да, то слушайте. Вам ничего не говорит эта дата: 15 октября 2015 года?
- Погоди... Октябрь пятнадцатого года... Тогда ведь бомбы упали на головы наши, не так ли?
- В десяточку! Без промаха! - крикнул неугомонный Зазойский, - Все верно.
- Ты - то хоть как этот Армагеддон пережил? - поинтересовался я.
- Да там как случилось... У нас же учения были, нашему взводу приказали спуститься в бункер для обороны объекта. Ну мы всем консилиумом порешили, что война - не благородное занятие для нас, интеллигентов, и решили мы дать храпака, оставив особо рьяных защитников Отечества на посту для вида.
- Что было дальше? - перебил рассказчика прапор.
- Погоди... - Меркурий задумался, упершись кулаком в щеку и поставив руку на другую. Но только после пары минут затяжного молчания он продолжил свою историю рассказывать, при этом иногда тяжело вздыхая:
- Так вот, я проснулся потом со страшного бодуна. Видимо, спал два дня и без воды с едою, вот и обезвоживание заработал. Гляжу - никого нет. Я по бункеру полчаса метался вместе с этой головной болью, а только ведь за это время можно обойти его, бункер-то, раза два, и вернулся к казармам подземным. Ни души вокруг, лишь эхо мне вторило в больших коридорах и было тем единственным, с кем можно еще поговорить. Но если бы я на стол не обратил внимания, то могло бы и все по другому сценарию Судьбы завершиться, - тут рассказ ефрейтора прервался, а он сам лишь закрыл глаза рукой, но продолжил свое повествование, - Я записку на столе нашел и радиостанцию. Вторая пока не работала из-за импульса, а записка...
- Что там было?
- Я ее не сразу прочитал - в себя приходил долго. Так вот, записка та датирована была днем ранее, и подписана командиром взвода Боярышником. Там говорилось, что он взял свою группу и отправился на поверхность выживших искать и помощь, оставив меня и друга моего, Пашку Лихого в бункере дожидаться. Заодно черкнул, что связи не будет несколько дней, поэтому можно и не пытаться выйти с кем-нибудь на контакт.
- Ну как дальше все было? - терпение у нас уже начало сдавать свои позиции.
- Пашку я потом нашел... Около выхода. Сам по стенке сполз, в руках пистолет, мозги по стенке тоже вниз стекали... Отвратное зрелище было, зато я себе желудок прочистил...
- А потом-то что? - разочарованно выдохнули мы оба.
- Потом, - задумался Зюзя, - Потом пять дней одиночества, вот что. Еды было много, воды тоже в достатке, но обделили меня кое-какими материалами: собеседниками и книгами. Вы когда-нибудь были в полном одиночестве столько времени? А вот я был. Я общался со своим эхом около двух дней, но потом во мне разум сделал пару кульбитов, и мне стал жутко надоедать тот факт, что мы общаемся повторениями, а я... Я сам нахожу ответы на свои вопросы. Тогда я послал эхо то куда подальше, а оно — меня.
- Теперь мне становится ясно, с чего ты по ночам сам с собой разговариваешь, - хмыкнул Казимир.
- Я потерял счет времени, - невозмутимо отвечал Зазойский, - Общался строго в тот промежуток времени... А через те пять дней штаб вышел на связь, прислал по наши души людей... А потом меня чуть даже под трибунал не отдали.
- А как так получилось? - подали голос мы.
- Кому-то в голову пришла мысль обвинить меня в убийстве Пашки. Такие страсти кипели, ух... Я же тогда впервые в ход мат пустил, дико материл этого урода и всю его логику в прах испепелить хотел. Но мне не дали этого сделать, отпустили... Поверили на слово.
- Тот, как ты выражаешься, "урод" на тебя зуб точил?
- Да, разумеется. Меня знал весь штаб в лицо, со многими не один литр пива распили вместе, но вот он был новенький и до званий алчный... Решил на мне отыграться.
- А поверили тебе почему? - недоуменно спросил я.
- Я же говорю... У них ко мне был большой кредит доверия, да и к тому же... Матом я начал крыть от безысходности, а как командир потом сказал: "Зюзька матерится. Ему терять нечего, а посему и врать смысла нет". Уж как он судил - не знаю, но Гесер молодец...
- Так, ты погоди, - прервал рассказ Зюзи Казимир, - Гесер же начальник нашей, 177 армии!
- Конечно, мне это известно, - парировал без особой охоты Зазойский, - Но прежде он был в Пятой армии начальник... Разве вы не знали, что он заслан из другой структуры?
- Нисколько! - гаркнули мы с Казимиром.
- Ладно, переведем тему, - отмахнулся Меркурий. Надо признать, колебал он воздух такими выпадами не хуже того ветра, который до сих пор не унялся и продолжал на гнобить холодными потоками, метать нам в легкие очень и очень прохладный воздух, от которого какой-то дискомфорт внутри ощущался все время. - В общем, мне сейчас стыдно!
- Дозволите ль узнать, за что? - подал голос Казимир, - Не растлевай душу тлетворным ожиданием.
- Одно из двух, товарищ прапорщик! - поправил его я.
- С чего бы ты, Яхонт, вообще перешел на официальный тон? Тебя, случаем, наш галантный ефрейтор ночью не покусал?
- Никак нет, это воспитание дает свои плоды, - неохотно отвечал я.
- Ага. Зрелые, сочные, и невкусные до жути. Сорви с них пелену фунгицидов, откройся...
- Не больно-то охота.
- Городские, чтоб вас, - ухмыльнулся прапор.
- Я все так же извиняюсь сердечно, но... Разрешите ли начать? - вклинился в нашу перепалку Зазойский.
- Валяйте! - махнул рукой прапор, переводя свой незатейливый взгляд то на Саньку, то на меня.
- Приступай! - кивнул головой я, не сводя заинтересованного взгляда с Меркурия.
- Значит, что я там говорил? Ах, да, мне стыдно, - устремив указательный палец вверх и той кистью руки легонько качнув в направлении его глубокого взгляда, говорил, запыхаясь от чего-то, Саня.
- Извини сразу, у меня созрел вопрос, - положив руку на сердце, перебил рассказчика Казимир, - Тебе не за то ли стыдно, что матом в штабе ругался?
Он с какой-то небольшой долей испуга в глазах взглянул на третью заинтересованную сторону - на меня, проводя небольшой анализ своих действий. Я лишь криво улыбнулся, но гневных взглядов, аки молний, не метал. С чувством собственной гордости и пониманием того, что жизнь его не будет прервана в этот момент, он увел взор в другую сторону, смахнув ливший градом пот со лба. В принципе, он сделал всё правильно и даже что-то — за меня. Мне, как человеку, которому интерес здравый не чужд, тоже хотелось задать тот же вопрос.
Нависла недолгая тишина, прерванная Зазойским, как это обычно бывает:
- Да. Я еще в детстве, принимая обет интеллигента, зарекся сквернословить.
- А многие ведь говорят и предупреждают: не зарекайся, - протянул Казимир.
- Значит, я зря день и ночь молился о прощении и хотел заречься снова, - Саша оглянул нас обоих с головы до пят оценивающим и проницательным взором, вернул его на уровень наших лиц, и, положив одну руку на живот, а другой упершись в нее, иным концом - в подбородок, продолжил, - Я что сказать - то хотел... Не следи за мной кто-либо из Высшей Инстанции, я бы тут не стоял.
- Рассказывай, - спокойно и без особого интереса в глазах ответили мы оба: уже было ясно, что ничего хорошего он не расскажет.
- Я четыре дня был один в бункере. Изучал все схемы, данные, карты... Кое-где и ошибки поправлял. Там шкафов много было, забитых всякой макулатурой! Я сначала как - почитаю, исправлю ошибки, если оные имеют место быть, и жгу. Отопление быстро вышло из строя, и, однажды по моему пробуждению я бункер не узнал совсем - покрылся небольшой ледяной корочкой. Пришлось пожечь вообще всю бумагу... Читал, не читал - всё едино, нет там ничего интересного. Я тешил себя мыслями о том, что скоро меня отсюда заберут, смотрел на ярко пылающий и весело потрескивающий огонь, и чувствовал, как извилины в мозге начинают потихоньку выпрямляться. Пистолет всегда был рядом со мною, в нагрудной кобуре, и я мог разделить с Пашкой его участь... Тогда мне это казалось лучшим выбором, но жить хотелось сильнее... В той ситуации я неожиданно для себя понял и принял к сведению то, что могу наконец-то, могу отбросить в сторону свои принципы и манеры. Начал лазить по чужим шкафчикам в казарме... У Барнобира я нашел три книги. У человека, которого негласно и без его уведомления считал идиотом весь наш взвод!
- Но ты же говорил, что у вас там все без исключения были... Порядочными и умными, - прервал его бестактно я.
- Барнобир был человеком сильным, добрым до жути и с хорошими манерами. То что ему немного соображалки не дали - то часто бывает. В общем, я его благодарил сердечно за эту манну небесную... Мне хватило.
- Еще один вопрос созрел, товарищ ефрейтор! - вмешался в монолог Оплошковин, - Разрешите?
- Да, конечно.
- А что со взводом случилось?
- Почти все погибли. Барнобир умер как-то глупо: поскользнулся и упал в реку... Там и остался, не выловили. Боярышника волк сцапал уже потом... Году в семнадцатом точно. От волка он отбился, но подхватил бешенство и умер. Тоже глупо. Остальных лучевой болезнью подкосило, а кто-то и в бою погиб. Из всего взвода я да Митька Зноб живы по сей день. Митяй, кстати, в штабе нашей армии секретарем служить пошел.
- Идиллия, чтоб её.
- Верно, но грустно, - зашмыгал носом ефрейтор, - Но в бою погибло меньше людей... Этот факт у меня из головы не выходит. Может, в их ряды при первой возможности войти?
- Куда?! - крикнул я, - Ты нам тут нужен, а не наверху.
- Я же брата родного повидать хотел, да и разговориться о том да о сем.
- Зазойский! Я тебе скоро приказ выпишу об отстранений от боевых действий!
- Зачем? - на его лице разыгралось неподдельное удивление.
- Я хочу, чтобы мы все увидели конец войны. Не с того света.
- И внесли свой вклад в победу? - подал тихо голос Казимир.
- Именно! - кивнул я воодушевленно, но поняв, что облачил себя в неподобающую мне мысленную одежду, сбросил её, часто пожимая плечами и стряхивая пафосное одеяние с них, - Тьфу ты!
- Ты чего? - взглянул на меня, как на человека, делающего что-то странное, прапорщик. После к нему присоединился и Зазойский, и смотрел он так же странно, скривив рот в гримасе.
- Мне кажется, что вот за такими разговорами успел примерить на себя одеяние пафоса, - стряхнул с плеч последние лоскуты я, - Но и поговорить хотел, и вовсе не об этом. Кто из вас знает, когда с рейда Горыныч с ребятами вернутся?
- А почему ты спрашиваешь это у нас? - слились жиденький голос прапора и немного сдавший свои позиции в плане твердости бас ефрейтора. Все синхронно.
- Вы же оба претендуете на звание серого кардинала, - ухмыльнулся я, оглядывая обоих с головы до пят точно так же, как это делал Меркурий несколько минут назад, - И не только в границах нашей базы... Но и области.
У обоих сразу весь оптимизм ветром сдуло.
- Ну не говори ерунды, - вздохнул прапорщик, переминаясь с ноги на ногу и потирая руки в черных кожаных перчатках, которые от таких действий аж скрипели, - Да, мы оба многое знаем, но ведь не всю подноготную.
- Я промолчу, но перед этим скажу, что тоже разделяю взгляд нашего многоуважаемого прапорщика, - без особого воодушевления произнес Зазойский.
- То, что вы ознакомили меня с вашими взглядами на это — хорошо. Но кто-нибудь ответит на мой вопрос? - сказал я им так же без особой радости.
В ответ — тишина гробовая. Оба сотоварища моих окончательно пожухли, поникли головами и смотрели пустыми глазами в черную от снега мерзлую землю. Что же, тем лучше для меня, уставшего от разговоров...
А, нет. Тут тишиной вовсе и не пахнет, и дело тут не во внезапном начале диалога между закадычными друзьями, а в ветре. Проявив педантичность в сих делах, я проверил направление воздуха старым, допотопным и очень надежным методом, правда, палец я не слюной мочил, а водой из фляжки. Брезгливость ли это, или банальное нежелание - того не ведаю, и знать не хочу, но выглядело в моих глазах и со стороны это крайне нелогично.
Я поднял палец вверх и резко отдернул его назад - и пяти секунд хватило, чтобы он начал ныть и попросту начал коченеть. Рассмотрев обмороженный немного и посиневший палец со всех сторон, я не мог сделать ничего большего, чем просто подуть на него и спрятать руку в карман.
Правой рукой из нагрудного кармана куртки юркнул мне на руки небольшой квадратный футляр. Щелчок кнопкой сбоку - и крышка отлетела вверх, открывая взору позолоченный компас, которому сегодня лет пять стукнет, а он
Ветер дул, если по ощущениям - со всех сторон, но выбрал я лишь превалирующие потоки. Компас не вертелся.
Я обернулся навстречу сильным потокам ветра. Он бил в лицо, и пришлось скорчить гримасу боли и закрыть глаза. Компас на расстоянии вытянутого запястья крепко держится в моих холодных руках. Стрелка золотая в ответ на такой мой выпад лениво крутанулась против часовой стрелки и вертелась, подобно юле, какие-то мгновения, после же застыла.
- Север, - констатировал я без особой радости, отворачиваясь от ветра, - Ветер с севера.
- Ба, да вы гляньте, братцы, вот там вдалеке избушка одинокая стоит... Не, там мигает что-то, - сказал Казимир, то прильнув взглядом к окну, то возвращаясь обратно, вытягивая шею.
- Ай да Казимир, ай да орел, ай да су... - я вовремя прервал свою тираду, и воодушевленно продолжил, - Мастерски стрелки переводишь, тебе бы научную степень по векторам в руки вручить.
- Не время язвить.... А ну как SOS?
- Нет, - протяжно и со знанием дела ответил Зюзя, - Мигает там что-то желтое. Кажется, фонарик... Четыре коротких, одна длинная. Темнота. Семь коротких. Темнота. Одна длинная.
- Странно все это, - без особого оптимизма протянул я, прерывая наблюдения ефрейтора и его мысли вслух, - Пошли, глянем. Никак, помощь кому нужна?
Ну и фиг с вами, потом на базе Пахмор или Медный мне глаза откроют. Поманив за собою товарищей боевых, но боем не шлифованных, мы сошли с длинного перевала, полного черной земли и снега вдалеке, и спустились в долину. Хоть там ветер в лицо не бил наотмашь и не гудел свою какофонию для троих его неблагодарных слушателей.
Дом нашли не сразу - плутали мы по большей части из-за меня, ведь ту экспедицию я вел уверенным шагом вперед. Я-то того дома и не видел особо - сливался с гребнем, ориентиром для меня по большей части служил свет фонаря... Что за черт?
Признав мое бессилие пред мистическим исчезновением единственного ориентира, буквально - путеводного света, я поручил Казимиру прокладывать маршрут, и уступил место руководителя. Под его эгидой мы дом нашли сразу. Казимир явно торопился, и мы с ним вместе; ветер сильнее дул, и даже тут, в низине, успел нас доконать, хоть уши закрывай.
Вот дом пред нами: приземистый и незаметный уже с сотни метров на фоне небольшого склона позади. Дом из древесины, аляповато выкрашенный суриком, но не во всех местах. Кое-где дерево мягко обтрепалось ветром, а некрашеные места приобрели мягкий серый цвет. Там, где такая аберрация для дома имела место быть, дерево было на ощупь подобно бархату, и что характерно - занозу поймать риск малый. Пара окон, одно из них заколочено досками, а другое такое грязное и мутное само по себе, что изнутри дом не виден совсем... А если и умудриться, то все размыто, четкой картины нет.
Он-то, склон, и выступил в роли спасителя нашего нежного слуха. Около дома - два засохших дерева, росточком чуть меньше его самого, чуть правее - колодец пересохший и кажется, совсем недавно засыпанный мерзлой землей - оттуда, от земли холодом веяло только так. Все в коричневых тонах! Сама земля тоже мерзлая, и холод от нее, да и от ветряных снежных змеек, ползших по земле, шипя, как настоящие, сильно морозили ноги, пусть те и были в утепленных ботинках, да с двумя парами носок. Кто знает, брешь какая ли в обуви, либо халтура производителей, или вправду так холодно - сказать не берусь. Правда там, где на коричневом лоне выступали черные плешинки впитавшей в себя снег земли, дело совсем другим было - там она была рыхлая и теплая. Для эксперимента я боднул носком по замерзшей земле, потом правою - по черному пятну. Как уже понятно, дело лучше шло с правой ноги. Так и будем действовать!
Тем временем Казимир с Зюзей пытались пробиться внутрь, но тщетно - кажись, кто изнутри забаррикадировал. И все сделали без меня: посмотрели друг на друга, кивнули, подтверждая тем самым свои мысли и то, что у обоих мысли одни и те же, и синхронно ухнули на многострадальную дверь. Та лишь противно скрипнула и ухнула вместе с виновниками сего инцидента на пол, слетая с петель и громыхая старым деревом. Что с людьми какофония делает...
Лишь улыбнувшись в ответ на такой исход дел, я не спеша пошел к двери, но был вынужден остановиться. Что поделать-то, если эти оба каждый час по одной части тела поднимают с некрашеной, уже треснувшей кое-где от таких испытаний дверь. А воспитание проходить в таких случаях в дверь не позволяло, и пришлось подгонять своих кнутом и пряником. Кнут был словесно-физический, но без мата. Вот так вот, несильно пиная своих сослуживцев, я сдвигался внутрь по четверти метра в минуту - те вообще вставать не хотели и ползли еле-еле перебирая руками. Движения их были очень сильно скованными, и не теснотой и чем-либо другим... Да они про меня совсем забыли, олухи?! Мне тоже охота стоять и слушать вой ветра и чувствовать всем телом его холод? Да хрен там!
Больших усилий мне стоил проход в спасительный оазис. Оба товарища моих встали с холодного не устеленного ничем пола, отряхнулись, никуда не отходя и не обращая внимания на мои препирания, и приступили к осмотру дома. Что за диво?
Мы вошли в дом и сразу попали в гостиную. Никаких узких проходов с двери не было, отсюда можно было хорошо рассмотреть все примечательные вещи в доме, если со зрением нет проблем.
Не сразу я заметил, что погребен был под этими двумя был небольшой коврик с надписью "Welcome", явно не предназначенный для того, чтоб об него вытирали ноги. Слева - обувная полка, но и невооруженным взглядом видно было, что не место ей там, и вообще она там не стояла, а чуть выше - большое зеркало, покрытое снежной корочкой; справа на стене косо прибита панелька с гвоздями для одежды. Те, конечно, не выглядели новыми, но должен признать, слишком большие для своих обязанностей... И тоже прибиты косо.
Зайдя в дом, мне и не сразу удалось избавиться от воя в голове, и только потом, когда я ступил в дом и кое-как поставил дверь на место, дабы не пущать никого, услышал веселое потрескивание костра, согревшее не только тело, но и душу, а треск стал целителем моего израненного воздушными массами слуха. Я подошел к костру. Обычный, разведенный из поломанных и полусгоревших досок, над ним - желоб, как в кузне, чтобы дым отводить.
Я резко сдернул перчатки, педантично спрятал их в карман, и вскоре наслаждался мягким теплом костра, сидя на краю большого пестрого ковра. Вскоре вернулись из глубины дома Казимир и Зазойский с новостями. Удобно усевшись около костра и подложив для удобства под себя небольшие коврики, начали доклады.
- В комнате я нашел живого человека. Вроде бы, - начал Зюзя, - рядом с ним карабин и большое количество патронов на полу раскидано - я ж чуть не споткнулся. Пришлось собрать...
- У меня ничего, - пожал плечами прапор, - холодильник пуст, ничего нет... Но если это не считать едой, то вполне и ценно! - он достал из-за пазухи бутыль коньяка.
- Что, кто-то превзошел тебя в искусстве расхищения припасов? - съязвил я, отогрев душу.
- Представь себе и радуйся...
- Ребят, а мужик-то что?
- Он с тобой говорил?
- Нет.
- Тогда посидим тут... И посмотрим, - махнул рукой я. В ответ костер протянул язычки пламени в сторону, мне противоположную.
Мы нежились не так уж и долго, и через четверть часа разошлись по своим делам.
Теперь, когда внимательно можно было рассмотреть пейзаж дома, я не стал вникать в подробности, но медленно переводил взгляд с одного интересующего меня объекта на другой. Головы зверей на стенах: пара волков, оскаливших зубы в агонии, лиса, все так же хитро смотрящая на мир сквозь призму своих глаз, и вепрь выпер зубы. Повешенная на один длинный гвоздик вертикалка, по соседству с ней - берданка. Неподалеку - шкаф с кучей алкоголя внутри... Целого.
И ковер на стене, немного подмерзший.
Все бы напомнило старый добрый пейзаж, но те вышеперечисленные детали говорили о том, что это охотничий домик был. Но расположение на редкость неудачное - чернеющий на западе лес, столпотворение высохших сгоревших неполностью стволов некогда и елей начинается километрах в трех оттуда...
Мое внимание привлек стол, а точнее - записка на нем. Резко схватив записку, я начал читать неразборчивый почерк при слабом свете костра и естественного освещения.
"Все. Я уже пятый день сижу тут и засыпаю с карабином в обнимку. Забаррикадировал все окна и двери, я пишу это письмо при свете тлеющей лучинки. Тут даже свечи нет!
Я уже две недели как сбежал с Закордонной, пришел сюда... Окон нет - затянул полиэтиленом. Порубил всю прихожую в дрова.
Каждый день и каждую ночь одна и та же музыка - днем ветер воет, ночью - волки. Каждую ночь я, закутавшись в плед и крепко сжимая карабин, сижу, прижавшись к стене и стиснув зубы. Я жду рассвета, зная, что в один прекрасный день не увижу светлых туч.
Фонарь мой давнишний, купленный в Москве на одном из рынков у барыги кавказской национальности, исправно работавший всегда, стал дико барахлить. То светит вспышками, то не врубается... А врубается тогда, когда мне этого не нужно. А еще он катается все время... Как я заметил, траектория такая же, как и у стрелки компаса... Лампой на Юг. Символично."
- Мда. В верхнем полку прибыло! - донеслось из гостиной. Казимир сказал, тщательно осматривая окоченевшее тело, завернувшееся в махровый плед, уже коркой покрывшийся, со всех сторон и не взаимодействуя с ним никак.
Да, с фонарем неполадки - это из того письма на столе ясно. Но как он перекатился, да так, что теперь ярким оком желтого света уперся в стену?
Ответ был очевиден. Правда, на ум пришел как всегда - позже остальных, более логичных и проработанных версий, ведь разум мой привык действовать, повинуясь логике и всецело ей доверяя.
А опыт мой и других показывает, что больших успехов добиваться можно лишь тогда, когда мыслим мы абстрактно... Таков мир - он уже и не собирается многим постулатам логики подчиняться.
Просто кто-то не придумал ничего лучше, чем просто выбить дверь крепким ударом ноги. Вот и вся арифметика!
А мужик-то из той деревни сбежал. И теперь еще ясно, почему обувная полка не там должна была быть...
- Да хрен там! - воодушевленно крикнул прапорщик на весь дом и околицу, - Он пьян в дупель и уснул. Таким перегаром несет.
- Вроде дышит. И пульс есть, -констатировал Зазойский.
- Слава Богу, - выдохнул я, - Значит вот что, ребята... Не задерживаемся, а мужика с собой возьмем. Может, видел он, что там за черт.
Мы шли. Ветра больше не было.
Я шел впереди, крепко сжимая короткоствольный автомат внутри мокрыми кожаными перчатками; будь я без них, мне бы крепко досталось - сильнее бы от холода держал автомат, а тот бы норовил выпрыгнуть - было уже такое, и по ощущениям ствол такими штучками напоминал мыло. Приходилось со всей скрупулезностью наблюдать за окрестностями, а заодно и глядеть назад.
Казимир с Санькой на старых моих складных носилках, полагавшихся мне по профессии, тащили деревенского бедолагу, который пока в сознание не приходил. Они частенько цедили что-то крайне неодобрительное сквозь зубы, но идти продолжали. Носилки были и не самым лучшим вариантом, но самым меньшим злом... Дай тем свободу выбора, и они оставили парня там... Пусть это и скоротечный вывод, никто того варианта не отменял.
Мне пришлось поставить точку в споре со способом передвижения деревенского беглеца, предложив носилки... Все единогласно приняли мой вариант.
- А кто-то говорил, что зря я таскаю с собой этот хлам на горбу, - ехидно хмыкнул я.
- Прекрати язвить, - громко прорычали оба. Уж что-что, но вот чую, что еще один такой выпад... И все.
Что ж. Подведем итоги: мы пополнили арсенал, завербовали почти в свои ряды еще одного парня из местных, узнали про лагерь америкосов на отшибе около Закордонной...
Не зря прогулялись, честно.

Медленно, но верно мы подходили к базе. Чем ближе к ней, тем ветер сильнее мы обуздывали и сильнее унимался он, понимая-таки свое бессилие. Но и не только это было признаком меры приближения нас: воздух ближе к нашей крепости становился холоднее, и уже сам по себе резал нос и легкие, казалось, что кровь пойдет, без дополнительного ускорения ветром. Но и не только температура опускалась. Наша планка боевого духа тоже сошла на нет.
Та полукилометровая равнина встретила нас все тем же льдом, кое-где подтаявшим и снова замерзать не собирающимся. Оттаявший лед жадно впитывала в себя серая сухая мерзлая земля, чернея и становясь более рыхлой... Кое-где доходило и до грязи, и выглядел тот ровный некогда каток по-весеннему, с обилием грязи и улитой растопленным льдом землею. Мы шли, не так уж высоко поднимая ноги, а потому и каждый раз, когда кто-либо из нас сделает шаг, то нам всем становится известно. Дело не в громком топоте, а в колебаниях воды, вызванной движением, и громкое хлюпанье, подобное тому, какое бывает, когда двигаешь ноги в темной грязи, летело во все концы и нам в уши. Неприятный звук, скажу прямо.
А воды было много. Верхние слои того мощного льда уже успели перейти в другое агрегатное состояние и теперь хорошей лужей разлились по всей площади. До щиколотки - точно.
Сама она - ледяная, и даже сквозь еще прочные ботинки и две пары носков она могла неприятно и сильно обжигать своим неестественным холодом. Страшно хотелось пить. Уходя в путь, ну не рассчитывали мы на долгую отлучку. Да, пусть и провизией запаслись, но как могли забыть про такую мелочь, как вода? Мелочь... Обидную и горестную, замечаемую только тогда, когда мы заметим ее отсутствие. Утром.
И холодное пиво не помогло. В самом начале - приятное тепло по телу и прохлада в горле. Кто ж знал, что то пиво послужило хорошим катализатором эндотермической реакции в нутре моем, и теперь там жгло адским пламенем и лизало самые верхи, пусть и немного совсем было выпито. Та прохлада в горле и во рту так же быстро сменилась сухостью, и там хоть слюну глотай - не поможет, а потому я все чаще и чаще смотрел на ту воду, от которой веяло холодом. Смешанной с грязью, но пропорции численные явно в пользу воды, так как грязи практически не видно на фоне свинцового неба, отражавшегося во всех подробностях в воде и на льду под ним, малость блестящим вместе с водою при свете светлых туч.
- Даже и не пробуй, - поучительно сказал мне Зазойский, завидев, как я остановился и с неподдельным желанием поглотить смотрел во все глаза на воду, - Только простудишься. Потерпи лучше, до базы все равно немного идти!..
В ответ я сказал что-то сдавленно и при этом несколько раз резко помотал головою: уж больно не хотелось, чтобы ефрейтора снова занесло не в ту степь, и он начал бы взгромождать в моей голове уйму ненужной информации, поданной под видом нотации на глубокой тарелке с голубой каемочкой. Слава пантеону, не случилось, и пить больше не хотелось, несмотря на то, что высушило досконально, и теперь дышать еще больнее. Мы двинулись дальше, но теперь я не шел в авангарде группы, как то было тогда, а ближе к моим товарищам, которые кряхтя и все так же тихо процеживая отборный мат сквозь зубы тащили носилки, на которых дрыхнул беглец, не просыпаясь и кроме как храпа и дыхания никак не подававшего признаки жизни.
Правда, водкой от него за километр перло.
Шел сбоку, дабы быть в поле зрения глазастого ефрейтора. Уж что-что, а отговорить может и от самоубийства, если вдохновение у него гейзером забьет и слова в клетке души томиться не захотят более. Правда, будет смотреть на вас искоса, если спасенный его умением человек не проявил себя как благодарный. Он будет ждать ее от него долгое время, и если не дождется, то просто вздохнув глубоко где-то в стороне, отправится прочь, обиженный на весь мир и в нем разочарованный. Но если и потом его помощь понадобится - засияет и побежит помогать... Такой он альтруист, Зазойский-то.
Но вообще вывод был его хоть и правильным, но немного скоротечным. Все же я мог смотреть на ту воду и не потому, что жажду утолить хотел, которая теткой не представится и напиться не позволит, но потому что было очень интересно наблюдать, как бликует вода и подводный лед без света солнца... Как при нем.
В общем... Забросим тему, идти надо бы. Со всеми этими мыслями и невольным наблюдением за блеском воды, слепящим и радующим глаз, я уж было и не заметил, как успел отстать от своих. Чертыхнувшись, я приготовился пуститься вдогонку, но на старте чуть не хватил форс-мажор - ботинки начали энергично пинать пустоту предо мной, а сам я чуть не упал из-за такого трюка... Еще бы мне тут полного погружения не хватало! Но и взывать к их остановке - тоже не в моей компетенции, пусть я и по званию старший. Формальности в их виде мы уже давно отбросили до боевых действий.
Пришлось следовать за ними на всех парах, громко топая ногами по хлюпающей воде и по льду под ним. Довольно скользкому. И как бы то ни было, на базу пришли одновременно, но разными путями и пересекаясь только в конечном пункте. Пришлось закладывать крюк влево до холмика, на котором наша база и стояла, а сослуживцы мои шли вперед, как бараны.
До звонка никто из нас не дотянулся. Пришлось по старинке действовать - стучать в ворота. Пропустили без разговоров.
Быстро сдали парня в лазарет, взгромоздили на прапорщика и интендантов его все оружие, добытое в ходе мирной прогулки, и не дожидаясь Казимира, пошли бить челом нашему командиру. Нам весело, ему страшно. Но не в этот раз.
Все было как обычно: кто на стенах стоял и думал о высоком, кто там скот гонял вместе с Еремой, поливая его, скот, не только грязью, но и не менее грязным матом. Дошло у него дело до таких перлов, что многие забыли о своих делах и заслушивались. Кое-кто даже записывал в свой блокнот для верности или просто от того, что память не так усердно выполняет свои обязанности. Я бы тоже записал, но... Пока без мата в словесных дуэлях участвовал, и побеждал. До поры и до времени.
Вот два новобранца, еще не тертые раскаленным острым свинцом, вели беседу о войнах мировых, а точнее - о первой и второй, но и Отечественную войну 1812 года тоже поднимали из анналов истории. Вся суть их разговора на немного повышенных тонах и без подкрепления справочников сводилась к тому, что и тогда, и тогда, и сейчас супостаты наши не зайдут дальше Москвы. Если дойдут. Уж кто как слышал, но кричал один из них не тише нашего пастуха, правда, без мата. Контраст налицо.
- Вот смотри, - один из них, самый возбужденный спором, показал пальцем на вал, - за ним километров двести, если прямо смотреть, находится Бородинское поле. А фронт от него на расстоянии трехсот километров.
- И что ты этим сказать-то хотел? - спокойно отвечал другой, глядя с удивлением, как его собеседник, активно жестикулируя, доносил до него свои помыслы.
- А вот что, - он хлопнул в ладоши и руки хорошенько растер в предвкушении, - Если фронт прорвут, надежда будет как раз-таки на наше Бородинское.
- Каковы ваши доводы и доказательства?
- Ну ты был там? Нет? А я вот скажу: поле полем, чистое и без каких-либо рельефных аберраций, где споткнуться можно... А уже две армии там грабли нашли.
- И ты думаешь, что и с янки тоже самое приключится... Сказочный идиот ты, Сеня, но доля правды в твоих словах есть.
- Я не понял, - Сеня упер руки в бока и глаза свои аж из орбит выкатил, - Ты что, мне не веришь?!
- В принципе - да. У тебя мало доказательств, - размеренно и все так же спокойно отвечал другой, тем самым, как видно, немало раздражая собеседника, - Но в армию я верю всецело...
Кто знает, что расслышал Сенька, и правильно ли вообще до него смысл дошел - не мне разбираться. Жаль. Очень жаль. Я бы с таким удовольствием послушал остальные доводы того чудака, но меня, стоящего подле дверей штаба с идиотской улыбкой на лице и зачарованного многоэтажным матом Еремея и дикой, несуразной поэтичностью верных доводов Семена, тряс за грудки ефрейтор, выражаясь тихо и фильтруя мат сквозь толщу зубной эмали.
В себя я пришел незамедлительно, вежливо вклинил свои руки между его рук, раздвинул их на почтительное расстояние и убедив своего товарища в том, что всё нормально и беспокоиться не о чем, двинулись вперед.
Штаб в большинстве случаев - это такая мизерной высоты и большой длины переделанная казарма или домик, но не в нашем случае. У нас он располагался подле стен, слева от него приземистые старые склады, которые и ныне используются для хранения провизии, справа вдалеке чернеют новые. Между ними - лазарет.
Как раз-таки штаб у нас был двухэтажным, с прозрачными и всегда до блеска вычищенными большими окнами, там всегда было светло, и днем, и ночью, но в то время - уже в отдельных комнатах. Выложенный кое-где треснувшим шлакоблоком снаружи и белым кирпичом внутри, прибавьте к тому утеплитель...
На первом этаже отвели небольшую комнату для изучения трофейных стволов. Была бы она пустой, если бы не тот парень с приветом и баллончиком с краскою, спасибо ему. Правда теперь там стволов трофейных нет и не будет, потому что однажды к нам недавно в черных ящичках весом под половину тонны пришла большая опытная партия новых винтовок. Отправители проявили колоссальную педантичность и распланировали все: часть автоматов предназначалась для длительной проверки боем, часть - для того, чтобы получать в больших количествах увечья и после быть проверенными, еще толика должна быть оставлена на пару дней на морозе и тоже провериться... А остальное - для пристрела и общей оценки.
Мы, усмехаясь, хотели послать треть винтовок, предназначенных для проверки боя, обратно с припиской, что, мол, не ожидаем мы боев... Но не сделали, а просто заботливо расставили их все по полочкам в той комнате.
Сами автоматы, имеющие название АК-18, были какими-то чудными. Не узнавался нигде старый родной силуэт автомата конструкции Михаила Тимофеевича, какая-то новизна пришла на смену тому хищному абрису. Медный, будучи хорошим знатоком зарубежного и нашего оружия, сразу определил бы, откуда ноги у этого нового силуэта растут, но комментарии он дал не сразу, а по прошествии нескольких недель и досконального изучения этой смертоносной игрушки. Как говорит, автомат тот похож на FN P90 формою, но не механизмом заряжания - там, в бельгийской игрушке, он был каким-то мудреным. (Примечание автора будет таково: те, кто играл в Метро 2033, сразу поймут, что за новое диво).
На мне же висел отчет тяжким грузом уже третью неделю. В Штабе пока головомойку мне устраивать не собирались, но просили поторопиться. А на мой вопрос, суть которого заключалась в трех словах "А почему я?!" вообще ответа не дали. Я же даже тот автомат в руках не держал и даже не видел, что уж об отчете говорить...
А еще на первом этаже слева от входа за бронированным стеклом сидел дежурный наш, сержант младший, Гордей Юлианович Трещавший с вечно кислой миной и тайной, но легко по глазам читаемой злобой на весь мир. Ему особо не нравилось, когда дверь открывали снаружи не на себя, а от себя, тем самым створка закрывает его окно полностью и мешает идентифицировать личность, что вот так вот своевольно вошла внутрь, не обратив внимания и не приняв как должное к исполнению на крупный текст небольшой таблички: "Только на себя!"
Возможно, фраза и неполна, и кто как поймет смысл этой фразы? Я, придя сюда в первый раз, дабы тоже челом бить об мраморный пол, понял из текста, что надо надеяться. Только на себя!
В этот раз я не счел нужным обратить свой взгляд на эту табличку, но и боковым зрением заметил кое-какие изменения в цветах... Для дальтоников, что ли? Но соблазн был велик, и пришлось обратить взор к тому предупреждающему знаку, который у нас ранее был в красно-белых тонах, ярких... И можно сказать - ядовитых.
В общем, теперь те, кто хотят поприкалываться над Трещоткой и снова дверь пред его глазами провести, участок которой он уже досконально изучил, и резьбу ту, и орнаменты, и даже количество гвоздей, шляпки которых тоже добавляли колориту узорам - так уж часто он ее пред своими глазами наблюдал, будут огорчены. Просто дежурного это достало, и он расшатал петли, а посему каждого, кто откроет дверь створками внутрь, ждет большой бум и треснувший белый мраморный пол. Падение двери кого угодно до больничной койки доведет: Трещавшего - из-за нервного срыва, того, кто сей трюк провернул - из-за огромного количества гематом, нанесенных его тяжелым ломом в качестве мести за все те годы снижения обзора; а всех остальных штабных из-за уж очень большого шума. Будь то что-то плохое с сердцем, или просто дойдет до того, что кто-нибудь оглохнет - того не знаю.
Да и неинтересно.
Пришлось повиноваться и распахнуть двери настежь, дабы не прочувствовать всем своим телом холод и силу железного ломика и схватить на свою дурную голову десяток - другой ругательств. Немного постояв на месте и дрожа, как осиновый лист на сильном ветру от одной только мысли, что что-то пойдет не так и Трещотка окончательно потеряет терпение, мы, запустив достаточно прохладного ветра, начавшего незамедлительно смешиваться с теплой атмосферой штаба, прошли внутрь одновременно, так же синхронно захлопнув за собою створки ногами. Учтиво кивнув дежурному, мы двинулись наверх... В обитель зла - к командиру.
Но я отметил злорадную ухмылку на половину лица у нашего Гордея, прямо-таки до ушей. Ухмылку, обрамлявшую его кислую мину и изменяющую до неузнаваемости, как новая маска. И которая выставляла напоказ большую кучу морщин на его немолодом лице.
Мы прошли вверх по кафелем выложенной лестнице, Кафель тот - как мозаика - разных цветов, но размер один и тот же будет, но объединяли их помимо размеров еще и психоделические узоры по всей площади каждой плитки. Правда, узоры везде были разными, но и не мешало это им гармонировать между собой и создавать единый орнамент. Красота.
Дверь при в входе к Пахморенко подчинялась тем же принципам распахивания, как и на входе, но разве что никому обзор не загораживал. Мы бесцеремонно, чувствуя себя хозяевами положения, пнули дверь, но раньше это сделал Зазойский. Моя нога улетела в пустоту.
Мы вошли в кабинет и сразу были ослеплены и дезориентированы... Ну куда там столько лампочек? С тех пор, как наш полковник, Гесер, у себя в кабинете столько светильников понаставил, уже немного времени прошло, а мода повальная уже пошла-поехала-полетела. Это уже атрибут командира - светиться днем и ночью? С таким успехом можно и в радиоактивный котел залезть, поваляться в фонящей грязи, и идти спокойно.
Эффект, правда, лишь ночью проявляет себя.
- Царь-государь батюшка наш милостивый, не вели казнить за долгое отсутствие, вели нам слово молвить, - начал вальяжно и навеселе Зазойский, едва переступив порог, в то время как я уж приготовился челом мраморный пол бить.
Немного оторопевший от такой то ли наглости, то ли ощущения вседозволенности ефрейтора, либо еще от чего, Пахморенко нервно сглотнул слюну и смотрел на нас обоих чрез призму смеси чувств: одновременно его глаза кипели от злости, были расширенными от удивления и красными от волнения. А сам красный, как помидор в июле.
Он, едва набрав в себя воздуха, облегченно выдохнул, махнув рукой:
- Валяйте.
- Царь-батюшка, мы тут до Закордонной прошлись... - начал свое повествование Санька.
- Куда? - громко перебил командир.
- Километрах в двадцати на юг находится эта деревенька. Затарились мы там оружием, но...
- Лучше прочтите, сделайте выводы, а после направьте в штаб, - учтиво перебив ефрейтора, я вышел вперед, держа наготове рапорт.
Пусть и по глазам не скажешь о спокойствии, Пахмор без резких движений плавно взял лист из моих рук и приступил к чтению, начав забег глазами по желтому листу, с той стороны старательно исписанному каллиграфическим почерком моим. Тем временем Зазойский продолжил:
- На обратном пути мы подобрали одного беглеца из той деревни. Пока без сознания, но пьян в дупель, сразу с ним и не поговоришь, а посему лучше не торопиться с отправкой к вышестоящему руководству.
Командир части молчал, продолжая марафонскую дистанцию по рапорту. Держа лист на расстоянии вытянутой руки, он только зрачками влево-вправо водил, но не опускал, а с каждой секундой становился мрачнее и начал уже потом обливаться.
В конце концов он свернул его вчетверо, хлопнул им об стол, и произнес сдавленно:
- Все это очень странно. Но не верить я вам не могу - вы самые адекватные у нас тут.
- Как будто тут сборище психов какое, что же за претензии?! - выпалил я, положив руку на сердце.
- Дело не в этом, - он сделал пас рукой и ладонь раскрыл, мол, стоп, дай мне сначала сказать, - К Закордонной ранее отправлялось две экспедиции. Первая - под руководством Еремея, вторую вел Горыныч.
Мы, ошарашенные тем, что не первыми то захолустье нашли, лишь уткнулись взглядами в пол, не в силах ничего сказать в свое оправдание - так уж велика обида была, и так уж сильно она подавила в нас всякое желание что-либо говорить. Отличное, кстати, средство, если не помогает ничто усмирить болтуна. Но... Всегда это "Но!" - специфика.
Спасибо командиру, нашел он оправдание нашего длительного фланирования, и посему тотчас его огласил:
- Ребят, вы пусть и третьи в той экспедиции были, но вернулись-то быстрее всех, да и продуктивнее вы там.
- Подробнее, пожалуйста! - синхронно гаркнули мы, воспрянув духом.
- Ну если говорить подробнее, - задумался он, скрестив руки на груди, - То Горыныч вернулся через две недели. Говорит, очень долго в деревне они плутали, а все навигационное оборудование загадочным образом вышло из строя. На утро они вообще его не обнаружили, - рассмеялся он звонко, - А Еремей вообще немного умом пошел на попятную развитию... Так что лучше не упоминайте при нем слово "кордон" и все однокоренные, а то было один раз уже...
- И что случилось?
- Он впал в ступор на пару дней. То ли паралич, то ли что-то еще... Не знаю. Я потом гляну то, что вы нам принесли, а сейчас... Вы не брали никаких документов?
- Никак нет, оставили все на совести наших особистов штабных.
- Правильно, - протянул Алексей Викторович, - Место то пустынное и никому там ничего не надобно, так что пролежит то все, что было нужно, в целости и сохранности длительное время.
- А где Горыныч? - подал голос я.
- В казарме отсыпается, - махнул рукой командир, - А вы еще что-то хотели сказать?
- Никак нет!
- Тогда свободны, - вздохнул Пахморенко, - Зюзька, вечером отправляешься в патруль.
Мы немедля покинули кабинет, но нас обоих не покидало одно и то же чувство - обида, смешавшаяся с гордостью в равных пропорциях. Пусть и не первые, зато самые быстрые и результативные... Это ли не радость?
Зюзя глянул на меня, светящегося от счастья ничуть не темнее всего того набора ламп в кабинете командира подобно котенку, которого за шкирку схватили и немедля выставили на улицу - обиженно и с недоумением.
- Да ты не волнуйся, Санька, - обнял я его по-дружески, легонько похлопывая по плечу, - В первый раз как будто по ночи фланируешь.
- Да вот и фиг там, что в первый раз...
А где-то часа через полтора над нами кто-то тихо и медленно сменил одеяло с серого на черное, и ночь пришла, и воцарилась над нами.
Я лежал на втором ярусе старой, кое-где покрывшейся ржавчиной, но еще крепкой и добротно сваренной металлической кровати. Таких в казарме, длинной и приземистой, одной из пяти подобных, а три из которых пустовали, было восемь. Сами здания находились прямо под боком, впритык к новым складам, ко второму входу, откуда быстрее до арсенала добежать, схватить оружие и защищать свою Родину, если то понадобится...
Сама казарма - длинная... А, черт. Она больше напоминала спичечный коробок по форме - такой же прямоугольник, даже крыша ровная, как поверхность у стола какого-либо, не обезображенного царапинами. Если то, к сожалению, имеется, это уже не чисто ровно поле, а с резко сменяющейся формой рельефа.
На крыше большими кучами распластались мешки с песком, уже установленные так, что образовывали четыре укрытия. Или огневых точек - называйте как вам вздумается. Даже коробки с боеприпасами там заботливо расставлены.
В казарме нашей деревянный пол из свежих досок, от которых все еще несло смолой и каким-то новым, резким запахом, пришедшим к нам вместе с войною. Сами доски не скрипучие, но пугающе сильно прогибающиеся под очень большой тяжестью - того и гляди, треснет.
Кое-кто называл тот запах "запахом смерти", кто - запахом войны... А Медный, специалист наш широкопрофильный, говорил всем, что это просто дым вперемешку с новым воздухом, из которого пусть и радиация ушла прочь, но резкость на память оставила. Вот тут-то и остается простор для ума, дабы придумать единое название.
Обычно там, с краю, в углу высоко подвешен динамик и громкоговоритель, дабы в случае тревоги поднять весь персонал на уши и отбить в нем всякое желание спать. Тем, кому доставалась койка на том краю, да еще и сверху, очень сильно не везло.
Спали в казармах все, и даже командир не стал исключением. Я лежал на верхнем ярусе кровати посередине, подо мною распластался Казимир. Мне было не до сна - как ни уговаривал я Викторовича взять меня в ночной патруль, он всегда тему в другое русло переводил.
Сегодня он дал мне ответ: нельзя, ибо и в казарме должен быть один из тех, кого сном не пробрало.
Обычно в ночные патрули расписание приходило непосредственно пред их началом, и многие из уже приготовившись уснуть ребят неожиданно как громом поражались, но шли. На ходу иногда засыпая.
Мне дали полный карт-бланш, Пахморенко даже разрешал базу по ночам обходить, но я тем не пользовался и смотрел вниз через узкие замыленные окна казармы или просто занимался другим.
Брал в руки фонарь, светил им потолок, отмывая от мрака, а потом, зажав фонарик во рту, доставал из-под подушки блокнот и ручку и часто записывал все, что в голову мою придет, пред этим постучавшись и представившись. И долго не спал, часов эдак до четырех утра, когда тучи в небе стремительно белеют, будто кто-то их белилами облил, и бьют своим светом в глаза похлеще солнца.
Дай свободу человеку, и побрезгует он ей пользоваться!
Правда, не сегодня. Сегодня ночью, повторив все процедуры и взвесив все За и Против, я тихо слез с постели, ногой чуть не боднув нашего бравого прапора, почивавшего сном младенца - утомился, работяга, стволы растаскивая.
Нащупав форму, я уже буквально секунд через пятнадцать ощущал ее холод на себе - пусть и казармы хорошо топят, такое часто бывает. Накинув на ноги тяжелые ботинки с металлическим набойником, я, не зашнуровывая их прямо тут, лязгая, вышел из казармы прочь, резко открыв и закрыв дверь, чтоб никого не потревожить ни светом, ни холодным воздухом.
Тьма тьмущая на улице, и даже та лампочка, которая, видимо, уже старше меня будет, не разгонит всю тьму. Предо мной - пара елей, нечасто, но обильно поливаемых, чтоб не засыхали. Но вот там, около складов все пространство залито мягким светом.
Пара движений и пасов руками - и ботинки зашнурованы, а я сам, ухнув, слетел с небольшой площадки перед входом и вышел из тьмы на лунный свет. Уж что и как, но у нас тут самый яркий объект - Луна, не иначе. Небесный свод ей и озарен, и тучи те, что отступили на благо тех, кому приходится волей и неволей продвигаться в ночи, тоже обрамлены мягким лунным светом.
Мигом вскарабкавшись по лестнице, пять раз чуть не спотыкаясь, я, проклиная темноту, ступил на главную стену, я с упоением теперь смотрел вдаль. Там вроде бы все и видно, но покровы тьмы надежно сокрыли под собою все то великолепие. Правда, отчетливо видно, как вдалеке призрачный сизый туман, пожирая на своем пути все, продвигался вперед, к нам. А над ним весело кружился туман молочный, довершая не сделанную работу ночи, но даже при таких обстоятельствах были видны верхушки готического темного сгоревшего леса, и при их виде как-то не по себе стало.
Я посмотрел наверх и тут же отбросил взгляд назад, прикрывая лицо рукой - уж больно ярко светила надо мною луна, и так сильно она слепила - не хуже солнца. Проклиная все на свете, я пошел дальше, но и тут мне не дали покоя.
- Оба-на, какие люди! - раздалось в темноте, и из нее на лунный свет вышел человек, - Бонифаций, ты чего смотришь так? Не узнал?
- Горыныч... Старый ты хрен, тоже не спится? - я крепко пожал ему руку и улыбался лишь.
- Ага, поспишь тут с рейда... Командир говорит, вы в Закордонную ходили.
- Да. Вытащили кучу оружия и кое-какую тайну.
- Яхонт, я тебе скажу одну вещь, - он наклонился ко мне и шепотом продолжил, - Закордонная покинута была не месяц назад. Там жителей не осталось...
- А паренек тот? - удивленно взглянул я на него.
- Он да, он из местных, и единственный живой. Правда, он умер. Недавно.
- Досада, - вздохнул я, глядя вдаль, - Он что-нибудь сказал?
- Да. Он немного рассказал мне про деревню... А в конце сипло так сказал: "Брод", и умер. Дело в том, что этот элемент посещал ту деревеньку год назад, чинно-мирно пришел к ним, попросил крова да пропитания, но... Его выгнали. Взашей выперли, спустили собак и мало им показалось, - Змей активно жестикулировал, - Так они еще и стрелять начали.
- Теперь мне понятно, откуда брызги крови там, в домах, - грустно констатировал я, -А еще есть какие сведения?
- Безусловно. За деревенькой он похоронил их всех со всеми почестями — все-таки хороший мужик он... Потом, стало быть, привел в порядок поселок, сделал там склад оружия, и жил-поживал. Правда, тот паренек, который тогда, еще давно сбежал из деревни, пришел обратно. Брод его убивать не стал, потому что тот паря был единственным из тех, кто был против насилия. Стали они вместе жить, пока не пришли америкосы.
-Извини, но теперь мне надо задать вопрос. Это ладно, но почему у него в письме упоминаются другие жители деревни? - учтиво прервал рассказ я.
- Он свихнулся.
- Так думаю, америкосов порубил тоже Брод?
- Если бы и порубил, то не стал бы тот парнишка писать про неведомых зверушек. И еще вот что: янки стали лагерем на том кургане...
- Боже правый, да там и вправду жуть великая.
- Проникся потусторонним?
- Ага, после таких баек - ни в зуб ногою.
- И вам не спится, да? - Змей повернул голову, дабы поприветствовать еще одну не спящую душу. Я к нему подключился чуть позднее.
- Здравия желаю, товарищ командир, - зевая, произнес я, растянув порядочно слова.
- И где твой командный голос, Шариков? - поинтересовались оба, уставившись на меня сверлящими душу взглядами.
- Там же, где и мой блокнот с карандашом — на подушке почивает, - без зазрения совести ответил я, все так же громко и протяжно зевая.
- Хватит, заражаешь, - махнул рукой Пахморенко, - Пошли-ка к складам.
- Зачем?
- Полы мыть.
Ведро цинковое, до половины заполненное теплой водой, в которую так и хочется окунуть руки, небольшая пластиковая бутыль с синим содержимым, довольно вязким, под названием "Шампунь автомобильный", и длинная, что винтовка, щетка и швабра. Вот таков сейчас наш скромный арсенал. Амуниции не имеем.
Рецепт приготовления прост: просто добавь пару капель шампуня и перемешай щеткой. Хотя нет, последнее уже как-то и излишне. Зачерпываешь щеткой воду, протираешь ей свою территорию, потом повторяешь процедуру до мыльной пены, и затем - стираешь пену шваброй. Все просто.
В общем, мы молча работать не могли, и посему завели тему о нашем Казимире.
Ты хоть знаешь, почему он тебе ничего не рассказывает? - спросил негромко Пахмор, старательно вспенивая воду в ведре.
- Пока что - нет... Но может, и ты мне глаза откроешь?
- У него всегда было много проблем. Он не спешил никому о них рассказывать, потому что, как он думал, нагружает других своими дрязгами.
- Да и рассказать ему нечего, - вставил свое громко басом Горыныч, - Жизнь - одна сплошная черная полоса. В последний год перед войной он вообще в тюрьме сидел. За угон.
- С этого места поподробней, - вежливо попросил Пахморенко: увидев, как он топит щетку в ведре все это время, и как он это делает, и его спокойствие кажется немного странным.
Я промолчал - командир сделал все за меня, и теперь я лишь с упоением слушал Горыныча, в то же время протирая до невидимого ночью блеска плинтусы.
- В общем, ситуация довольно банальная: тесть отдает ему машину для ремонта, и просит по завершении привезти. Надо сказать, он управился за час: шаровые опоры он щелкал как семечки и менял новыми. Поехал он к тестю, машину отдавать... Но закон Мерфи пришел в действие, и поломал круто ему жизнь; остановили его менты, документы проверили - вроде бы и все нормально, но то было не его транспортное средство. На его увещевания никто не отреагировал... Ну и посадили его за угон.
- А тесть... Или кто-нибудь не помог?
- А в том-то и дело... Его кинули на большие деньги, но мстить он был не намерен... Тюрьмой не переломило. Казимиру достаточно того, что их там всех в пыль разнесло...
- Все, заканчивай, - объявил громко Пахморыч, - Пошли спать.
Хорошо хоть, что после этого заснуть сможем нормально. Вот такие мы... Герои труда.